«На расстоянии любви»: Отчего же близко, когда можно и далеко? (фото, видео)

17 сентября 2010, 07:00 615

Современная романтическая комедия – жанр, ничуть не менее подверженный влиянию технического прогресса, чем экшен или хоррор. И дело тут вовсе не в компьютерной графике (по этой части пока всё довольно старомодно), а в попытках внедрить современные технологии непосредственно в сюжет «лав-стори». Проверить, что останется от любви, если у героев есть мобильные телефоны, интернет (а там и электронная почта, и социальные сети), веб-камеры и т.д. Поможет всё это или помешает?

Затея вроде бы вздорная (нет, звонок на мобильный не в силах отменить трагедии Ромео и Джульетты – даже если операторы сотовой связи утверждают обратное). Но с другой стороны – почему бы и в самом деле не выяснить, какое расстояние ныне может считаться предельным для романтических чувств? «Там, в краю далеком, чужая мне не нужна» – где сегодня этот «далекий край»?

«На расстоянии любви» – это между Нью-Йорком и Сан-Франциско. Без малого четыре тысячи километров. В Нью-Йорке живет Гарретт (Джастин Лонг) – тридцати-с-чем-то-летний «кидалт», скромный исполнительный продюсер в крупной музыкальной фирме. У него есть друзья – два безобидных и сентиментальных великовозрастных придурка, которые (о, ужас!) тоже где-то работают. А также треплются о сексе и пьют пиво. В баре герой и знакомится с героиней – помимо того что Эрин волшебна и удивительна, ей принадлежит сногсшибательный рекорд в какой-то компьютерной игре. Герой чувствует, что нашел родственную душу. Приводит девушку домой. На стене у него висит плакат фильма «Топ Ган» (там, где Том Круз играл летчика, по нынешним тинейджерским меркам – классика), а девушка – вот оно, счастье-то! – тоже любит Тома Круза. Это сближает героев прямо до невозможности. После удачного секса и удивительного единодушия по поводу никчемности взаимных обязательств герои еще какое-то время мило проводят время, что не устают подчеркивать, прямо так и говорят, дескать, как мы мило проводим время.

А потом это время внезапно кончается: Эрин вообще-то учится в Стэнфордском университете, а в Нью-Йорке просто проходила журналистскую практику. И работы здесь для нее нет – в газетном бизнесе большие проблемы, кризис, сокращения штатов и прочее. Но расставаться герои не намерены. Тут на помощь и приходит технический прогресс: они болтают по мобильному, пишут эсэмэски, пытаются заняться сексом по телефону, но вот это как-то не очень выходит. Зато момент наивысшего блаженства наступает, когда оба одновременно снова и снова смотрят ютьюбовский ролик: в зоопарке сидит большая панда, чего-то кушает, у ее лап примостилась маленькая панда, детеныш. Маленькая панда оглушительно чихает. Влюбленные с умилением пялятся в экраны своих компьютеров, чувствуя, что большое чувство пришло к ним и они просто рождены друг для друга. Еще бы! Чихающая панда – могучий афродизиак.

Потом в дело вступает гражданская авиация. Гарретт и Эрин принимаются летать друг к дружке через всю страну. Это подходящий повод, чтобы провернуть пару-тройку гэгов: некоторые из них даже забавны. К примеру, страсть настигает воссоединившихся любовников на столе, за которым (как выяснится несколько позже) в уютных сумерках ужинает отец семейства. Вот так, мило резвясь, фильм про «любовь, сметающую все преграды», доползает до той точки, когда все-таки надо что-то решать. Недолго думая нам предлагают два равновозможных финала: в первом утомленные перелетами и удаленным доступом к объекту страсти герои расстаются, поскольку поразительное сходство их с тинейджерами (во внешности, манере поведения, привычках, ценностях, жизненных целях) заканчивается ровно там, где начинается необходимость работать. А отказаться от собственного призвания – даже ради большого светлого чувства – не в силах ни он, ни она. Дело всей жизни – это вам не панда начихала. И вот этот крохотный нюанс, пожалуй, куда отчетливее маркирует фильм как современный, нежели все гаджеты и прочие техсредства. Во втором финале (куда же без хеппи-энда?!) Гарретт вовремя вспоминает, что он-то как раз свою работу терпеть не может (ему по штату положено заниматься раскруткой тупых бойз-бэндов), а потому становится самостоятельным продюсером перспективной группы, бросает Нью-Йорк и… переезжает в Лос-Анджелес. Не Сан-Франциско, конечно, но уже ближе.

Эрин играет Дрю Бэрримор. Сюжет ее собственной жизни вполне мог бы послужить для вариаций на тему «Загадочной истории Бенджамина Баттона». Это «жизнь наоборот»: от взрослых успехов (дебют талантливого кудрявого пухлика в «Инопланетянине» Спилберга, а позднее – сложные драматические роли опасных юных дев, как в «Ядовитом плюще», к примеру), взрослых проблем и горестей (алкоголизм, наркозависимость и попытки суицида – и всё до пятнадцати) – к лучезарному «ангелу Чарли», к ролям очаровательных инфантильных сумасбродок в романтических комедиях для вечных, вполне половозрелых, но не вполне социально адаптированных подростков. Таково веление времени? Нет, всего лишь бокс-офиса. За самое мисс Бэрримор, вероятно, можно только порадоваться: умение преодолеть прошлое и «вписаться в поворот» (даже если для этого придется поднакопить цинизма) считается признаком взросления. А вот за приключения ее изображения на экране (а зрителям вообще-то до них должно быть куда больше дела, чем до биографии актрисы, пусть и поучительной) порадоваться нет никакой возможности. Этот умный, цепкий, усталый взгляд и это прелестное породистое личико, с отдаленным напоминанием о характерном «бэрриморовском» профиле (дедушка актрисы, великий актер Джон Бэрримор не случайно получил прозвище «Нос»), – нет, этот крупный план, пожалуй, был все-таки создан для чего-то более серьезного и возвышенного, чем наблюдение за чихающей пандой в романтической обстановке.