«Лурд» в Доме кино: Чудо среди тишины (фото)

23 июля 2010, 20:10 2 085

Сегодня в петербургский прокат вышел фильм «Лурд» («Lourdes»). Появление этой ленты на питерском большом экране – пусть даже только на одном экране Дома кино – диво дивное: настоящего католического кино в России, кажется, вовсе не показывают. Православное – с готовностью, протестантское – с удовольствием, мусульманское – с вызовом, буддистское – с наслаждением; католического же нет, словно его и не существует. Даже Робера Брессона у нас ценят скорее за гениальность, нежели за убеждения (против чего сам Брессон, несомненно, возражал бы). Правильно ли, что этот пробел ныне восполняется именно «Лурдом» Джессики Хауснер? О, еще как правильно!

Сюжет фильма столь прост, что укладывается в две фразы. С группой паломников в Лурд, всемирный центр почитания Богоматери, – в надежде на чудесное исцеление – приезжает Кристина (Сильви Тестю), молодая девушка, полностью парализованная ниже шеи. И чудо, кажется, происходит. Всё остальное здесь – побочные и эпизодические персонажи, редкие диалоги и лаконичные до минимализма психологические характеристики – работает на это слово «кажется». Всё остальное создает ту плотную, молчаливую и предельно спокойную атмосферу, по которой всегда безошибочно опознается католический кинематограф. Пожалуй, единственный, где таинство полностью лишено таинственности.

Вообще говоря, существует три простейших и безошибочных способа снять фильм «на религиозную тему». Антиклерикальный: обличающий лицемерие священства или демонстрирующий удручающее бессилие религиозной доктрины перед лицом мирских проблем. Агитационный: священство – идеал нравственности, доктрина – высшая мудрость, содержащая ответы на все-все-все вопросы. И медитативный, артхаусный: всюду Бог, и с этим надо что-то делать, но решительно непонятно, что именно, потому что тут всё непостижимо, так что спешить некуда; листва колышется, солнышко восходит, парень страдает по девушке, но сдержанно, и поэтому пока сидит себе и курит. В последнем кадре ударит колокол. Ну, или не ударит. В этом-то и будет месседж.

Не все фильмы, относящиеся к перечисленным трем типам, плохи и плоски. И правомочность религиозной доктрины после Второй мировой – вопрос не праздный, и предъявить идеал нравственности можно умно и неожиданно, и месседж вполне может перерасти в кредо. Однако фильм Хауснер тем и хорош, что ни к одному из этих типов не относится. А хорош вдвойне – тем, что ни одному из них до конца не чужд. Здесь немало критики: деловой подход к лурдским чудесам зачастую производит ощущение, по меньшей мере, неловкости (хотя критический запал «Лурда» Хауснер, конечно, и близко не сравнить с одноименным романом Золя – впрочем, скверным). Хватает здесь и ортодоксии: девушка ходит, священники чутки, Божий мир прекрасен. Наконец, по медленности темпа фильм Хауснер мало чем отличается от большинства современной фестивальной продукции, ушибленной Антониони и добитой Вендерсом. Но уникальность интонации Хауснер – в том равновесии, которое она удерживает между этими тремя векторами: саркастическим, торжественным и задумчивым. И в чем-то еще, что никак, математическим языком говоря, не раскладывается по этому трехмерному базису. В чем-то, что возможно лишь в ином измерении. Четвертом.

«Лурд» – не самое увлекательное и уж точно не самое легкое зрелище: Хауснер предлагает множество вопросов – но совершенно не считает себя ни обязанной, ни даже вправе давать ответы. Это не ложная, дутая многозначительность, это четкое осознание режиссером возможностей своей режиссерской профессии. Картезианская прозрачность схемы не облегчает зрительскую задачу: Хауснер рассказывает историю Кристины с исключительной тонкостью, ясностью и тактом, но говорит она только то, что можно сказать, а это немного. Главные вопросы фильма: чудо ли произошло или просто временная ремиссия; и если чудо, то почему именно с Кристиной, а не с кем-либо из ее товарок (более несчастных, или более верующих, или более старательных); и как тогда надо относиться окружающим к самой Кристине, – все эти и многие другие вопросы сводятся к одному сквозному мотиву фильма: неисповедимости путей Господних. Собственно, в том-то и заключалась режиссерская задача Хауснер: не пытаться разведывать эти пути, но определить границы человеческого вéдения. Очертить территорию, на которой можно вести рассказ, и позволить вторгаться в нее, пересекать ее дуновениям тишины, царящей за этой чертой.

Хауснер делает то, что вообще-то является обязательной нормой ремесла, но по нынешним временам стало редкостью: переводит смысл фильма на уровень стиля. Если она не дает ответов, то потому, что они и вправду человеку не даны. Но в их отсутствии – ценность чистоты, и нет никакой надобности заполнять пустоту легкоплавкими суррогатами. Это, конечно, устроит далеко не всех зрителей. Но их ведь и на Страшном Суде тоже не всё устроит.