«Площадь Искусств», начало: Праздники с оговорками (фото)

В понедельник, 14 декабря, десятый международный фестиваль «Площадь Искусств» открылся концертом Заслуженного коллектива России, академического симфонического оркестра Филармонии во главе со своим художественным руководителем и главным дирижёром, маэстро Юрием Темиркановым.

Напомним, что в этом году фестиваль отмечает свой десятилетний юбилей, и торжественность момента была подчёркнута присутствием многих известных горожан и музыкантов: Даниила Гранина, Александра Дмитриева, Сергея Стадлера, Владимира Кехмана; пришли губернатор Петербурга Валентина Матвиенко и председатель Комитета по культуре Антон Губанков.

В первом отделении прозвучал Третий концерт для фортепиано с оркестром Рахманинова; солировал известный американский пианист Гаррик Ольссен — который, несмотря на международную известность, в России выступил впервые.

К сожалению, нельзя назвать этот концерт событием музыкальной жизни Петербурга, а дебют пианиста, в прошлом году отметившим своё шестидесятилетие, — долгожданным. Г-н Ольссен показал публике добротный пианизм, прекрасную технику и мощное звукоизвлечение — но и только. Его мелкая техника напоминают скорее не кружева, а резьбу по камню: всё точно, чётко, фундаментально; даже чересчур. Иногда даже казалось, что лучше бы Ольссен «смазал» в пассажах две-три ноты, но явил публике живое, эмоциональное исполнение. Но нет: как только пианист ощущал малейшую угрозу чистоте звукоизвлечения, он тут же «убирал» интенсивность и темп — как будто руками его управлял какой-то компьютер, не допускающий малейшего эмоционального «перегрева».

Всё это больше напоминало «концерт» механического пианино — очень распространённые в начале ХХ века и приводимые в движение специальной бумажной перфолентой, они «играли» технически безупречно, надёжно и всегда одинаково. Тем не менее, механическая пианола даже «исполняла» Концерт Грига в лондонском Куин Элизабет Холле с оркестром под управлением Артура Никиша.

А на рецензируемом концерте сложилась довольно-таки парадоксальная ситуация, когда оркестр играл на десяток-другой градусов эмоциональнее, чем солист. Юрий Хатуевич даже бросил пару раз на пианиста такие воспламеняющие взгляды, что от музыканта почувствительнее, наверное, только горстка пепла бы и осталась — а от Ольссена даже дымок не пошёл.

Может быть, виной тому скандинавское происхождение Гаррика Ольссена (его настоящее имя, кстати — не Гаррик, а Олаф), — но этот огромный, статный мужчина с лицом норвежского моряка хранил необычайное спокойствие даже в тех кульминациях, которые все пианисты играют, как говорится, на разрыв аорты. Г-н Ольссен лишь громил рояль мощными ударами рук, порождая у слушателя ассоциации с Варяжским гостем: «Но твердо серые утесы выносят волн напор, над морем стоя». Хотя эту фразу, скорее, можно отнести к новенькому «Стейнвею» (рояль буквально перед открытием фестиваля подарили Филармонии некие меценаты, и это был, так сказать, его первый «выход в свет»): Ольссен отделывал его порой такими могучими оплеухами, что обозревателю «Культурной столицы» стало даже немного жаль инструмент, с которым в самом начале его концертной жизни обошлись столь жестоко.

К счастью, это не превратилось в совершенно бессмысленные «поливы» нотами и дичайший грохот, как скажем, на концертах г-на Мацуева — но, тем не менее, какая-то стерильная и совершенно условная «музыкальность», которую продемонстрировал пианист, точно соответствовали словам одного американского критика об Ольссене: «Его интерпретации отличает настоящий американизм: они технически безупречны и совершенно лишены романтизма» (самое удивительное, что это подавалось как восторженный комплимент).

В заключение отметим, что звук у Ольссена очень «прямой», какой-то безвоздушный и совершенно неодушевлённый. В общем, «от скал тех каменных у нас, варягов кости, от той волны морской в нас кровь-руда пошла». Если вы хотите услышать тот «рахманиновский титанизм», о котором несколько напыщенно писал Б. Асафьев, или искренность и надлом, удивительную кантиленность и певучесть, к которым стремился сам композитор, то Гаррик Ольссен — явно не лучший посредник между композитором и слушателем.

Был и ещё один нюанс, напомнивший пианиста Мацуева: именно по настоянию последнего в третьей части концерта была сделана купюра — попросту говоря, вырезана часть музыки. Это было сделано года четыре назад во время выступления ЗКР с пианистом в Париже и как-то закрепилось надолго; как будто часть страниц партитуры застрочили на швейной машинке.

И хотя маэстро Темирканов в беседе с обозревателем «Культурной столицы» заметил, что это купюра авторская, то есть самого Сергея Рахманинова — нельзя не отметить, что Юрий Хатуевич слегка слукавил. Дело в том, что в своё время (концерт был написан в 1909 году в Америке) произведение не умещалось целиком на пластинки — и именно для грамзаписи и была сделана Рахманиновым эта купюра (которая, кстати, была восстановлена в исполнительской практике ещё задолго до изобретения компакт-дисков). Так что надо надеяться, что эта «мацуевщина», из-за которой слушатели теряют с десяток страниц не самой случайной, скажем прямо, музыки Рахманинова, в стенах Филармонии всё-таки повторяться не будет.

Валентина Матвиенко покинула концерт после первого отделения, а зря: потому что именно во втором отделении, избавившись от «балласта» в лице Гаррика Ольссена, Юрий Темирканов и оркестр буквально «расправили крылья» в «Симфонических танцах» Рахманинова. Конечно, в идеале можно было бы пожелать более рафинированного звучания меди, однако так или иначе, оркестр показал такой уровень, который, к сожалению, в стенах Большого зала в последние годы удаётся услышать всё реже и реже. Именно благодаря тому, что «Симфонические танцы» были исполнены во втором отделении, после пианиста, концерт оставил ощущение праздника.

А 11 декабря в Капелле им. Глинки выступал концертмейстер оркестра Королевской оперы Ковент Гарден и солист ансамбля «Chamber Soloists International», замечательный скрипач Сергей Левитин.

Выпускник консерваторской десятилетки, свой первый конкурс – «Концертино-Прага» – в качестве камерного музыканта в составе фортепианного трио Сергей Левитин выиграл ещё в четырнадцатилетнем возрасте, а затем — ещё несколько конкурсов, включая приз за лучшее исполнение каприсов Паганини на международном конкурсе Паганини в Женеве.

В 1996 году Левитин занял пост концертмейстера оркестра Мариинского театра, в качестве солиста оркестра записал с В. Гергиевым на Philips Classics и Decca симфонии Шостаковича и «Шехерезаду» Римского-Корсакова. В 2003 году он играл сольный концерт в парижском театре Шатле в рамках «Русских сезонов» в честь 300-летия Петербурга.

В качестве приглашённого солиста музыкант постоянно выступает с оркестром Тонхалле в Цюрихе, с оркестрами Philharmonia, Royal Philharmonic, BBC Symphony, London Symphony и London Philharmonic.

В сопровождении Симфонического оркестра Капеллы Санкт-Петербурга под управлением дирижёра из Германии Урс-Михаэля Тойса он совершенно блестяще сыграл Концерт для скрипки с оркестром №5 ля мажор Моцарта. Слово «блестяще» в данном случае подходит как нельзя лучше: Моцарт у Левитина звучит несколько прохладно, но блестяще и лучезарно, как какой-то диковинный кристалл с множеством ярких граней.

Скорбный момент наступил, когда на сцену вышел Сергей Ролдугин — не только виолончелист, но и народный артист России, профессор, а также художественный руководитель Санкт-Петербургского Дома музыки. Ваш покорный слуга просто не знал, плакать или смеяться в дивном и обаятельном Концерте для скрипки и виолончели ре минор Доницетти: профессор Ролдугин так отчаянно фальшивил, настолько откровенно не «выхиливал» технические трудности небольшого концерта, что сама мысль о том, что такой музыкант может преподавать и даже давать мастер-классы казалась ненаучной фантастикой.

В своей сегодняшней форме г-н Ролдугин, без сомнения, не должен выступать в концертах; ему надо просто тихо царствовать в своём Доме музыки — дворце великого князя Алексея Александровича на Мойке, который Владимир Путин в бытность свою президентом «подарил» своему школьному товарищу.

Так что меломанские ощущения минувшей недели оставили двойственное впечатление: на что-то замечательное и радующее сердце всегда приходилось нечто, слегка эту радость омрачающее. Тем не менее, надо ловить эти мгновения счастья — ведь, как метко заметил Фридрих Ницше, «без музыки жизнь была бы ошибкой».

Кирилл Веселаго, Фонтанка.ру