Балтийский дом: Пикет на обочине. Окончание (фото)

Начало здесь

Затеян спектакль «Как объяснить картины мертвому зайцу» как злобный выпад против действующего министра культуры Эстонии, госпожи Лайне Янес -- ее фамилия переводится как «заяц», но смысл названия глубже. Не сказать, чтобы чиновница эта культуру давила больше, чем ее предшественники, так что главной виной мадам Янес оказалось ее присутствие на значительном государственном посту в тот момент, когда создатели спектакля вышли из стен театрального института. Мудреную загадку названия в процессе действия раскрывает известный искусствовед Эха Комиссарова, которая с большого экрана читает лекцию о традициях и авангарде в искусстве середины XX века и кстати сообщает о перформансе, затеянном немецким художником Йозефом Бойсом. Соль перформанса была в том, что Бойс в течение двух часов бродил между своими картинами, развешенными по стенам галереи, прижимал к груди трупик зайца, приобретенный с утра на рынке, и пытался объяснить ему, чем он, художник, собственно, занимается. Историей этой мадам Комиссарова иллюстрирует мысль, что дерзкий путь в неизвестность, который предпринимают авангардисты во все времена, – это вовсе не дешевый эпатаж, а трудная, подчас мучительная работа, в отличие от уютного существования поставщиков искусства буржуазного.

Очевидно, что группа молодых эстонских актеров отождествляла себя как раз с бунтарями, но единственное, что смогли из себя выжать эти неплохо обученные ребята -- ряд этюдов, вынесенных из аудитории театрального института: на концентрацию, на чувство партнера, на наблюдение за животными. Этой программе обучения актеров – почти сто лет, так что говорить о новизне странно, хотя обаяние молодости, надо признать, работает. Тем не менее, следовало бы, пожалуй, примерно наказать этих неофитов за отсутствие элементарных профессиональных такта и вкуса. Ибо облаять министра культуры (мадам Янес на сцене изображает отличная актриса Марика Ваарик) в образе собачонки – это еще куда ни шло. Можно даже куснуть ее за попу. Но заваливать на пол (на актере, изображающем собачонку, при этом из всей одежды остался только носок, напяленный на срам) и уж тем более писать ей в лицо из клизмы в процессе нелепейших соревнований «по дальности и объему мочеиспускания» -- это уж явный перебор. Тем более, что министр культуры считает своим долгом присутствовать на значимых показах этого спектакля (как раз таких как вот этот вот, фестивальный), являя собой патологический образ чиновничьей терпимости.

Совсем иной образец актуального театра представил канадский театр STO Union, прибывший на «Балтдом» со спектаклем «7 важных вещей». Так называемый документальный театр за океаном выглядит более радикально, чем в Москве. Там не только записывают и разыгрывают истории реальной жизни, но и выпускают на сцену героев этих историй. Целесообразность такой радикальной позиции в данном случае весьма сомнительно. Смотреть на аутентичного уэйкфилдского хиппи, в прошлом завсегдатая нудистских пляжей, бездельника и наркомана, а ныне – полусонного (если это именно сон, а не что-то более криминальное), преуспевающего парикмахера оказалось занятием столь же тоскливым и бессмысленным, как созерцать любую другую «натуру» в неестественной для нее среде -- скажем, животных в зоопарке по соседству. И артистичная и энергичная затейница всего этого предприятия Надя Росс, которая взяла на себя роль журналистки и еще с десяток ролей визави своего героя, только подтвердила обреченность своей затеи.

Вполне кондиционным выглядел «Пиноккио» Театра дель Карреетто из итальянского города «Лукка». Попытка рассказать сказку взрослым нередко предпринимается и у нас – весьма преуспевают в этом направлении два режиссера: Анатолий Праудин в Питере и Юрий Погребничко в Москве. Режиссер Мария Грациа Чаприани поставила сказку Коллоди про то, про что она и написана: про блудного сына, сначала долго бредущего в сторону от Бога и почти его теряющего, а потом обретающего вновь (не путать с «Буратино» Алексея Толстого, он абсолютно о другом). Актуальность этой истории неисчерпаема, но это актуальность притчи, а не газетной колонки. Словом, мадам Чаприани «оживила» историю тем, что добавила садистической эстетики – на Пиноккио, не желающего трудиться, надевают широкий кожаный ошейник и водят на цепи. И показала, как выглядит ад для богоотступников: кроме ошейника у наказанных появляется ослиная голова, они попадают в цирк, хозяин которого ходит в розовых кружевных трусах и, видимо, испытывает к провинившимся некие особенные чувства. В такой весьма примитивной структуре артисты работают весьма достойно, а уж умения работать с маской (даже если лиса и волк имеют вампирские зубки) у итальянских артистов в крови со времен комедии дель арте.

О краковских «Бесах» некоего Кшиштофа Ясиньского можно было бы и не упоминать. Что возьмешь со зрелища по знаменитому роману Достоевского, где музыкальная тема юродивой Хромоножки – «Соловьи, не тревожьте солдат», а лейтмотив главного беса Николая Ставрогина -- «Каким ты был, таким ты и остался – орел степной, казак лихой» в исполнении украинского церковного хора «Воскресиння». Тут нужно ставить вопрос о профпригодности режиссера.

А вот украинец Андрей Жолдак – режиссер, несомненно, профессиональный, но пафос непримиримого борца с буржуазной культурой неизменно приводит его к той границе, за которой искусство заканчивается. «Жизнь с идиотом» -- спектакль румынского театра «Раду Станку» по рассказу Виктора Ерофеева, в котором главный герой в качестве наказания за неназванные провинности должен взять из психушки пациента и поселить его в своей квартире. Дебила зовут Вова, он гадит на ковер и в тарелки, непрерывно мастурбирует и, наконец, удовлетворяет сексуально озабоченную жену главного героя, а потом и его самого. Рассказ претендует на абсурдистскую комедию, хотя на деле производит впечатление вымученной аллегории: Ерофеев писал о Ленине (у идиота с ним портретное сходство), России и русской интеллигенции.

Жолдаку от рассказа понадобилась только сюжетная канва. Его герои – два пошлейших обывателя, чья жизнь показана крупным планом. Буквально. Живут они в двух герметичных деревянных кабинках, но за ними по пятам ходит человек с камерой, и вся их убогая жизнь выводится на три больших экрана, висящих над сценой. Четвертый экран должен был ездить по тросу, но для таких полетов режиссерской мысли у «Балтдома» на хватило технических мощностей. И к счастью. Потому что смотреть приходится на многократно размноженные и увеличенные рвотные массы, фекалии, мокрые трусы, etc. Идиот оказывается застоявшейся секс-машиной, и заметно умнеет, как только ей найдут применение. По сцене бегает девушка с ангельскими крыльями и тянет под гитару: «Песен еще не написанных сколько? Скажи, кукушка». И композиция Цоя кажется действительно ангельской по сравнению с воплями Rammstein, запущенными на невыносимых для слуха децибелах. Пытка для зрителей, вынужденных смотреть на героев со словарным запасом Эллочки Людоедки, длится долго. Представьте себе трэш-персонажей черных скетчей раннего Тарантино, которые не умирали бы с невыносимой легкостью, а бились в подлинной истерике три часа к ряду – получится спектакль Жолдака. И ведь режиссер уверен, что дает публике пощечину, и когда озвучивает вальсом Евгения Доги нескончаемый эпизод совокупления героини с идиотом и их последующее романтическое объятие, и когда героиня извергает из себя реки крови. Дело даже не в том, что спектакль сложен из общих мест мировой культуры – а в том, что господин Жолдак использует их неуклюже и без всякого чувства меры, движимый единственной целью – убедить публику, что та видит себя на сцене/экране как в зеркале. Убедить людей, что они – зажравшиеся, похотливые свиньи, -- идея невыполнимая, неэстетическая, завиральная.

И ровно настолько же завиральной, как выяснилось, оказалась идея организаторов фестиваля отбирать спектакли не по художественному, а по формальному критерию их злободневности. Второсортные, расхожие произведения, если и производят впечатление протестного выпада, то такого тихого, малоразличимого, кухонного. Откуда-то с обочины искусства. А крик во весь голос с ее главной магистрали могут издать только мощные художественные опусы. Такие, как «Идиот» Някрошюса, что получил главный приз фестиваля «Балтийский дом» -- приз аккредитованной прессы. Приз зрительских симпатий получил действительно симпатичный «Пиноккио». Приз оргкомитета фестиваля – спектакль «Как объяснить картины мертвому зайцу», хотя на месте создателей спектакля я бы переправила награду министру Эстонии Лайне Янес в качестве компенсации морального ущерба.

Жанна Зарецкая

Фонтанка.ру