Три звезды открыли святой Грааль в Мариинке

Аккурат в то же самое время, когда на Дворцовой, в связи с Днём то ли независимости РФ, то ли просто России весь православный народ, по меткому выражению поэта Нестора Кукольника, веселился и ликовал, счастливо мешая любовь к пиву с не меньшей любовью к песне (её символизировали сладкоголосый народный любимец Николай Басков и исполненный высокой гражданственности спикер ЗакСа Вадим Тюльпанов, спевший с хором мальчиков патриотическую песнь), куда менее многочисленная часть петербуржцев, предпочитающая эспрессо «с пенкой» пенному напитку из солода и хмеля, а Вагнера – Игорю Крутому, собралась в Концертном зале Мариинского театра.

«Парсифаль» – это, конечно, не «Жизнь за Царя» и не «Псковитянка», однако религиозные и философские идеи либретто (написанного самим композитором) представляют собой причудливую смесь христианства, буддизма и волшебных сказок народов мира – что, согласитесь, довольно точно отражает как «непонятки», связанные со статусом праздника 12 июня, так и состояние умов в нынешней России вообще.

Концертное исполнение «Парсифаля» – почти пятичасовой сказки (кстати, сам Вагнер назвал этот опус не оперой, а «Торжественной сценической мистерией») – категорически расходится с пожеланиями и указаниями автора. Экстравагантный композитор считал своё произведение чем-то вроде религиозной церемонии. Он настаивал на том, чтобы это торжественное представление не давалось ни в одном оперном театре, кроме как в его собственном Festspielhaus в Байройте (где до сих пор исполняются только его творения). В этом театре, кстати, оркестровая яма устроена по эскизам самого Вагнера – и у «мистической пропасти» («Mystischer Abgrund» – так Вагнер называл оркестровую яму) барьер не только поднят достаточно высоко, но и загнут вовнутрь, полностью скрывая от посетителей театра как дирижёра, так и всю оркестровую «кухню» – таким образом, чтобы ничто не отвлекало зрителя от сценического действа, пения и музыки. Совсем не то, разумеется, было в зале Мариинки – опера, насыщенная колдунами, заколдованными замками, волшебными садами, повисающими в воздухе копьями и другими магическими предметами быта, была дана в концертном исполнении.

В данном случае Гергиев поставил на магию имён, и не прогадал: Рене Папе, Гари Леман и Виолетта Урмана – это не отсветившие своё на западном оперном небосклоне звёзды, так полюбившие в последние годы организовывать свой долгий закат на бескрайнем российском небе, но артисты в полном расцвете своего голоса и творческих сил.

Рене Папе – которого, наверное, можно назвать “basso assoluto”, чувствующий себя одинаково комфортно в немецком, французском и итальянском репертуаре, оказался совершенно блистательным Гурнеманцем. Он, как и Гари Леман (превосходно спевший заглавную роль) уже знакомы питерским меломанам хотя бы по «Тристану и Изольде» летнего фестиваля прошлого года, а вот литовская по происхождению, немецкая по месту своего артистического формирования и абсолютно интернациональная по нынешнему своему статусу дива Виолетта Урмана (исполнившая Кундри) до сей поры не появлялась в Петербурге, а в Москве (да и вообще в России) дебютировала лишь в прошлом году. Не так давно (и очень успешно) «мигрировавшая» из меццо-сопрано в сопрано певица обладает мощным, удивительно плотным, выровненным во всех регистрах голосом, своей окраской напоминающим букет хорошо выдержанного вина.

Состав совершенно звёздный безо всяких оговорок, и даже не очень понравившийся в прошлом году Леман на сей раз приятно порадовал яркостью тона и отсутствием типичных для “немецкой” школы пения «носовых» нот. Ещё более приятным оказалось то обстоятельство, что многие «наши» солисты не потерялись на фоне такого соседства: очень хорошо спел Амфортаса Евгений Никитин, во время пения (видимо, для уверенности) постоянно державшийся за пюпитр. Правда, создалось впечатление, что Алексею Тановицкому (Титурель) больше подходят партии итальянского репертуара. С плохо скрываемым отвращением рычал немецкий текст Николай Путилин – возможно, просто слишком глубоко вошедший в образ рыцаря-неудачника и злобного колдуна Клингзора. Лишь Волшебные девы Клингзора продемонстрировали такой катастрофический уровень вокала, который сегодня вряд ли услышишь даже на приёмных экзаменах в эстрадно-цирковое училище.

Нельзя обойти молчанием одного из вагнеровских «главных героев» – оркестр Мариинки, на сей раз достойного всяческих похвал: медь не «трещала», как обычно, не форсировали звучание струнники, да и коллектив в целом помимо fortissimo и forte иногда «убирался» до mezzo-forte. Первый акт (дирижировал В. Гергиев) прошёл как-то сумбурно и даже порой суетливо. Второй акт – возможно, по контрасту – был наоборот, удивительно спокоен, даже слишком. Складывалось впечатление, что дирижёра как-то совсем не трогают исполненные глубокой лирики беседы Парсифаля и Кундри – но г-н Гергиев вновь «просыпался», образно говоря, как только градус экспрессии поднимался выше определённой отметки. Третий акт был исполнен великолепно, просто с идеальным для кировского оркестра балансом и тщанием – может быть, потому, что исполнение записывалось (кстати, именно этим обстоятельством многие объясняли тот факт, что в оркестре не оказалось колоколов – их функцию выполнял синтезатор). Однако главным героем в третьем и первом актах всё-таки с полным на то правом нужно назвать Рене Папе, с монархическим великолепием и музыкантски безупречно исполнившему партию Гурнеманца.

На сей раз публика в зале подобралась на удивление компетентная: по крайней мере, многие меломаны пришли со своими либретто (или буклетиками с либретто из наборов CD) и продемонстрировали знакомство с установленной самим Вагнером традицией на запрет аплодисментов после первого действия (в нью-йоркской «Метрополитен-опера» и в наши дни аплодисменты на «Парсифале» не допускаются вовсе). Правда, у нас все выразили свой бурный восторг после второго действия и увы! – куда более скромные овации после третьего: удручённо поглядывая на часы, многие выбрались из зала ещё в середине последнего акта. И хотя концерт был объявлен на час раньше, в 18 часов, и задержали начало, вместо обычных 30-40 минут, всего на четверть часа – наверное, можно было начать спектакль в четыре или в пять часов вечера: так, например, в общевыходные дни часто делают в Англии, с музыкальной жизнью которой Валерий Гергиев уже знаком не понаслышке.

Кирилл Веселаго, "Фонтанка.ру"