Смысл смерти по Антону Адасинскому

«Dia Gnose» Адасинский поставил после того, как диагноз поставили ему самому. Из этого печального факта он тайны не делал, однако зрителю перед просмотром спектакля знать об этом было необязательно – потому, что эта информация не помогла бы понять, что происходит на сцене. И хотя Адасинский никогда особенно не стремился быть понятным зрителю, но в «Dia Gnose» градус абсурда зашкаливает, - уверен критик "Фонтанки".

С детского сада помню анекдот: дистрофики решили поиграть в прятки. Но с условием – за шваброй не прятаться! Я вспомнила его, когда смотрела новый спектакль театра DEREVO под названием «Dia Gnose». Эта аналогия вполне уместна, потому что в спектакле Антона Адасинского умение актеров прятать свои худые тела за узкими предметами считается искусством, а то, что они могут сворачиваться кольцом и виться ужом – театром.

Говорят, «Dia Gnose» Адасинский поставил после того, как диагноз поставили ему самому. Из этого печального факта он тайны не делал, однако зрителю перед просмотром спектакля знать об этом было совсем необязательно – просто потому, что эта информация не помогла бы понять, что происходит на сцене. И хотя Адасинский никогда особенно не стремился быть понятным для своих зрителей, но в «Dia Gnose» градус абсурда и человеконенавистничества превзошел все ожидания.

А ведь какое было многообещающее начало – в динамиках Театра на Литейном еще звучала просьба выключить сотовые телефоны, зрители рассаживались, а по боковому проходу уже пробирались Антон Адасинский и его партнерша с игрушечными мечами в руках. Зрители тянули шеи и удивлялись. Затем с потолка повалил снег, задул ветер, и в его порывах заметались фигурки актеров в белом медицинском прикиде – сквозь снежную пургу они пробивались к корчащемуся в судорогах больному – самому Адасинскому. Клоунада в духе Полунина, с которым Адасинский работал в начале своей карьеры. А потом началось безумие: Адасинский и его Альтер-эго Максим Диденко, который похож на Адасинского как родной брат, ходили мимо друг друга, тянули из себя красные шнурки, изображающие кишки и жилы, играли с реквизитом и декорациями. Прыгали на ящик, который изображал барную стойку, прятались за гигантскую растопыренную руку... Апофеозом их умения работать с предметом стала сцена, где Антон возится с гигантским полумесяцем, на котором изображена половинка его лица. В это же время над сценой висит солнце, где лицо Адасинского изображено полностью.

Вместе с трехликим Адасинским на сцене в разном порядке появлялись: человек-оса, человек-бочка, человек-медведь и сиамские близнецы. Вся эта публика напивалась в импровизированном баре и приставала к персонажу Адасинского. Неудивительно, что в один прекрасный момент он появился на сцене с топором.

Наиболее внятной темой в этом хаосе стало появление на свет непонятного бесполого существа, которое изображала актриса Елена Яровая, а самым интересным – манипуляции с ее тощим, голым телом. Впервые она появилась прямо из тела Адасинского – ее бритая голова выползла из воротника его широкого плаща, и перед зрителем возник кошмар по типу фильма «Чужой». Потом существо родилось второй раз – очень физиологично выползло из щели между гигантских бутафорских ног, раскинутых на сцене. Эффектно выглядело и то, что можно назвать зачатием существа – героя Адасинского в худые ягодицы ужалила гигантская оса. А завершением истории с этим голым и странным созданием стала сцена в финале, когда оно томно ползало по телу сидящего на стуле и безучастного к ней Максима Диденко. Потом Диденко убили из высунувшегося из-за кулис пистолета. И существо стало метаться. Такая вот странная любовь.

Конечно, при желании в этом красивом, технологичном капустнике можно было разглядеть традиционные для DEREVO темы любви, смерти и всепобеждающей бессмысленности жизни, однако общую картину смазала затянутость. Если бы один час сорок минут, пока длились эти живые картины, сократить, хотя бы на четверть, «Dia Gnose» вышел бы эффектным и емким зрелищем.

Устрашающая серьезность, с которой актеры DEREVO существуют на сцене, неожиданно объединила Адасинского с русской театральной традицией, от которой он открещивается. Наш театр отличается от западного, прежде всего, поисками смысла жизни, а главное фатальным отсутствием чувства юмора. Между тем, именно легкая самоирония является постоянным качеством пантомимы, комедии dell'arte, physical theat, в формах которых работает Адасинский. И той площадной традиции, которая лежит в анамнезе у театра DEREVO. При этом во время сольного миманса Яровой за сценой на полном серьезе звучал женский монолог по типу: «Я поднимаюсь над своим телом, я парю над ним…»

Наверное, именно за традиционность и тяжеловесность, за стремление ограниченными, по сути, средствами пластики решать глобальные вопросы, DEREVO ценят как на Западе, так и в родном отечестве. Для них DEREVO – воплощение русской духовности, а для нас – поиски смысла жизни в оправе стилистической экзотики.

Елена Некрасова,
Фонтанка. ру