«Лезгинка в опере должна быть настоящей!»

Проходящая в эти дни декада «самых-самых» спектаклей в театре «Санктъ-Петербургъ Опера», посвящённых двадцатилетнему юбилею театра, открылась премьерой: двумя одноактными спектаклями на музыку Д. Д. Шостаковича.

В основу спектакля «Игроки-1942» легла неоконченная опера Шостаковича «Игроки», дополненная аудио-фрагментами выступления Шостаковича, его фортепианной сонатой ор. 61, а также письмами композитора к И. Гликману. Опера буквально искрится юмором – возможно, Шостакович просто «отдыхал» душой после окончания Седьмой симфонии; возможно – работая над оперой, отвлекал себя от грустных мыслей о тех, кто остался в осаждённом Ленинграде.

Шостакович хотел создать оперу без либретто, на полный текст Гоголя – подобно тому, как до него уже сделал Даргомыжский в опере «Каменный гость», первом в русской оперной практике опыте создания музыки на неизменённый текст первоисточника, и позже – Мусоргский в своей последней опере (также по Гоголю) «Сорочинская ярмарка». Любопытно, что эти три оперы, по тем или иным причинам, остались незавершёнными. Сам композитор писал в письме Гликману, что опера представляется ему «невозможной», поскольку он написал уже сорок минут музыки, а это – едва ли одна седьмая часть всей оперы.

Режиссёру Юрию Александрову эта незавершённость позволила достаточно вольно подойти к сценическому решению: в начале спектакля в зале появляется сам Шостакович – поднявшись на сцену, он присаживается к стоящему сбоку фортепиано, раскладывает ноты, достаёт карандаш – и всё дальнейшее, вся жизнь оживших гротескно-карикатурных персонажей Гоголя как бы проходит в его воображении. Время от времени звучат фрагменты из писем Шостаковича разных лет. В высшей степени достойное музыкальное воплощение партитуры стало возможным благодаря ансамблю великолепных солистов: Ихарев – Всеволод Калмыков, Кругель – Игорь Рубцов, Утешительный – Сергей Калинов, Алексей – Андрей Быковский и Гаврюшка – Александр Герасимов. Головокружительные по тесситуре партии и сложнейшие ансамбли были исполнены «вкусно» и с блеском.

Если «Игроки» стали своеобразной реинкарнацией оперы на сцене «Санктъ-Петербургъ Опера» (в «юбилейном» для Шостаковича сезоне 1996-97 спектакль, хоть и отличный в некоторых деталях от нынешнего, уже шёл в театре Александрова, а позже он делал полусценическую версию для «марш-броска» Мариинки на очередные гастроли), то данный во втором отделении «Антиформалистический раёк», если я не ошибаюсь, исполнялся в Петербурге первый и единственный раз Борисом Тищенко в Капелле лет этак двадцать назад.

Этот остросатирический шарж был прочитан режиссёром в стилистике капустника – что, бесспорно, тоже имеет право на существование, поскольку примера более язвительной сатиры и ещё более «кислотного» юмора в творчестве Шостаковича (да и во всей советской музыке), наверное, отыскать невозможно. «Антиформалистический раёк» (уже одним названием отсылающий к сатире в творчестве Мусоргского) представляет собой как бы «фонограмму» некоего заседания, на котором «разбирается вопрос» о «борьбе реалистического направления в музыке с формалистическим направлением в ней же», и за одну только фразу товарища Единицына (под ним, естественно, подразумевается Сталин), спетую на мотив «Сулико», можно было спокойно получить лет двадцать лагерей, а то и расстрел по 58-й статье…

В сочинении – точнее говоря, в «выступлениях» товарищей Единицына, Двойкина и Тройкина почти буквально цитируются пассажи из печально знаменитого постановления Политбюро ЦК ВКП(б) № 62. п. 33 «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели» от 10 февраля 1948 г.: «ЦК ВКП(б) считает, что опера «Великая дружба» (музыка В. Мурадели, либретто Г. Мдивани), поставленная Большим театром Союза ССР в дни 30-й годовщины Октябрьской революции, является порочным как в музыкальном, так и в сюжетном отношении, антихудожественным произведением… Основные недостатки оперы коренятся прежде всего в музыке оперы. Музыка оперы невыразительна, бедна. … Она сумбурна и дисгармонична, построена на сплошных диссонансах, на режущих слух звукосочетаниях. … Вокальная часть оперы – хоровое, сольное и ансамблевое пение – производит убогое впечатление. … Композитор не воспользовался богатством народных мелодий, песен, напевов, танцевальных и плясовых мотивов, которыми так богато творчество народов СССР и, в частности, творчество народов, населяющих Северный Кавказ, где развертываются действия, изображаемые в опере». Сравните это с текстами товарища Единицына: «Товарищи, реалистическую музыку пишут народные композиторы, а формалистическую музыку пишут антинародные композиторы!» (поётся на мотив «Сулико») и Двойкина: «Кроме того, товарищи, я должен вам сообщить, что в кавказских операх лезгинка должна быть настоящей, простой и известной!» (исполняется, разумеется, на мотивчик разухабистой лезгинки).

Правда, в своей постановке Александров, если можно так выразиться, согрешил против «исторической правды»: под Тройкиным в сочинении Шостаковича подразумевался зам. начальника Управления по пропаганде и агитации Д. Т. Шепилов, а под Двойкиным – разумеется, курировавший этот отдел со стороны ЦК ВКП(б) тов. А. А. Жданов, травившие композитора всеми возможными способами. В постановке же «Санктъ-Петербургъ Опера» вместо них фигурируют, соответственно, Ленин и Хрущев – что, в общем-то, понятно: во-первых, это позволяет поставить спектакль буффонно и весело: роль Ленина исполняет его внезапно оживающий гипсовый бюст на кумачовом постаменте, а во время «выступления» Хрущева (он, естественно, молотит ботинком по трибуне) на столе вырастает огромный кукурузный початок. Но помимо сказанного, это ещё и обеспечивает стопроцентную узнаваемость персонажей: ведь не секрет, что далеко не каждый представитель нынешней молодёжи, с малолетства вооружённой навороченными мобильниками поймёт, что имел в виду Гребенщиков, когда пел: «В подобную ночь две копейки драгоценней, чем десять рублей».

Наверное, при таком сценическом решении фигуру Жданова следовало упомянуть хотя бы в программке. Последний, как известно, остро ненавидел Шостаковича и его музыку, отказывая в «художественной ценности» даже «Ленинградской» симфонии. Еще в 1936 году, в связи с появлением оперы Д. Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда», в знаменитой статье «Правды» под названием «Сумбур вместо музыки» именно с подачи Жданова появились следующие пассажи: «Это музыка, умышленно сделанная «шиворот-навыворот» … Это – перенесение в оперу, в музыку наиболее отрицательных черт «мейерхольдовщины» в умноженном виде. Это левацкий сумбур вместо естественной, человеческой музыки. …Автору «Леди Макбет Мценского уезда» пришлось заимствовать у джаза его нервозную, судорожную, припадочную музыку… Музыка крякает, ухает, пыхтит, задыхается… Композитор, видимо, не поставил перед собой задачи прислушаться к тому, чего ждет, чего ищет в музыке советская аудитория. Он словно нарочно зашифровал свою музыку, перепутал все звучания в ней так, чтобы дошла его музыка только до потерявших здоровый вкус эстетов-формалистов».

Несмотря на всё сказанное выше, нельзя не отметить достойную всяческого уважения инициативу театра, представившего широкой публике сочинения Д. Д. Шостаковича, имевшие в родном городе довольно случайную сценическую судьбу. Оба опуса были даны в блестящей оркестровке Бориса Тищенко, любимого ученика Шостаковича (в «Игроках» он редуцировал оркестровые партии до возможностей оркестра камерного театра); музыкальная часть спектаклей (дирижёр – Олег Лесун) была отделана с тщанием и любовью, которые сегодня редко встретишь в наших музыкальных театрах.

Кирилл Веселаго,
Фонтанка.ру