«Я только малость объясню в стихах...» (фото)

25 лет без Высоцкого... Он был кумиром, всенародным любимцем, которому доверяли безоговорочно, потому что он не умел лгать. Потому что каждую строку его мы ощущали собственными нервами. Мы думали так же, как и он, но не умели сказать об этом. И у каждого из нас он был свой.

25 июля 1980. Пятница. Конец недели. Жара на улице. Перестройка еще не началась. В актовом зале Дома журналистов идет партийное собрание коммунистов Публичной библиотеки. Сонно и скучно. Докладчика никто не слушает: все мысли о том, когда «это кончится» и где провести предстоящие выходные. Кто-то украдкой пытается читать, но, поймав на себе грозный взгляд председательствующей, прячет книгу. Сегодня я уже не помню имя этой суровой дамы, но она имела большой партийный стаж, и проведение собраний ей удавалась блестяще. Когда в зале повисала пауза (связанная с подсчетом голосов или другими организационными моментами), тишина стояла такая, что аж в ушах звенело. В пору было запеть «Варшавянку» - это я без всякой иронии говорю. В тот день собрание близилось уже к концу, когда по рядам вдруг прошел шепот: умер Высоцкий. Кто и каким образом узнал об этом, было непонятно, но скорбная весть мгновенно облетела зал. Нет, собрание шло своим чередом. Никто не встал и не предложил почтить его память минутой молчания, но каждый из нас думал теперь не о предстоящих выходных, а о том, что Высоцкого больше нет.

Потому что для нас он был не «рупором эпохи», как говорят сегодняшние школьники, а чем-то несоизмеримо большим. Он был кумиром, всенародным любимцем, которому доверяли безоговорочно, потому что он не умел лгать. Потому что каждую строку его мы ощущали собственными нервами. Мы думали так же, как и он, но не умели сказать об этом. 70-е годы можно без преувеличения назвать эпохой Высоцкого. У каждого из нас он был свой. Кому-то посчастливилось побывать на его концертах или увидеть в театре на Таганке. Песни Высоцкого знали все, и без них наша жизнь казалась уже невозможной. О чем бы он ни пел - будь то сказочная история про «бывшего лучшего, но опального стрелка», уморительная «Ой, Вань, смотри какие клоуны» или пронзительная «Чуть помедленнее кони, чуть помедленнее...» - его смех и отчаяние воспринимались как единственная реальность. Если это была боль, то она изматывала и рвала душу, потому что боль не может быть другой. Порой эти песни вызывали режущий стыд за собственное благополучие – «Посмотрите вот он без страховки идет, чуть правее наклон - упадет, пропадет...». Это ведь не только про клоуна Леонида Енгибарова, который умер на улице от сердечного приступа, и никто к нему не подошел, потому что думали, что пьяный лежит... Это про множество других, пусть не смертей, но медленных умираний среди людей. Бог знает, как ему это удавалось, но его песни обладали удивительной способностью задевать в душе нужные струны.

Для большинства первое знакомство с песнями Высоцкого состоялось в 1967 году, когда на экраны вышла «Вертикаль». Своим оглушительным успехом этот фильм во многом обязан Высоцкому. То было время романтиков, мы смотрели «Вертикаль» по несколько раз и навсегда поверили в то, что «лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал». Саундтреков тогда не было, пластинок с записями Высоцкого не выпускали, но его хриплый голос повсеместно звучал с магнитофонов. Мы не знали о нем того, что знаем сейчас, но только чувствовали, что этот человек живет в другом измерении, где нет места компромиссам, и вертикаль – самое подходящее тому объяснение.

Это уже потом, после его смерти, стали появляться первые, еще робкие газетные статьи. Это потом, после того, как началась перестройка и наступила эпоха гласности, посыпались пластинки, фильмы, книги, откровения Марины Влади и многочисленные воспоминания тех, кто претендовал на его дружбу или любовь. Пик этих публикаций пришелся на 1988 год, в котором Высоцкому должно было исполниться 50 лет. В тот год ему посмертно даже присудили Государственную премию СССР за исполнение роли Жеглова, расплатившись таким образом за заговор молчания при жизни. Это сейчас, в век Интернета, существуют сайты, посвященные Высоцкому, его жизнь и творчество обсуждается на форумах. Спорят о том, был ли он поэтом, бардом или актером, и пытаются понять, насколько актуален Владимир Высоцкий в наши дни.

В июле 80-го газеты о Высоцком не писали, все внимание уделялось проходившей в Москве Олимпиаде. Официальный некролог в день смерти помещает «Вечерняя Москва». 29 июля (уже после похорон), такой же некролог появляется в «Советской культуре». Ленинградские газеты не откликнулись никак: видать, запреты были достаточно строги. Страна прощалась с Высоцким в понедельник, 28 июля. Гроб с телом был установлен в помещении театра на Таганке. Туда нескончаемой толпой шли люди. Попасть внутрь сумели далеко не все, и тогда по этой огромной людской реке поплыли цветы – их передавали стоявшим впереди те, кому не суждено было увидеть Высоцкого. Люди заполнили балконы, окна и крыши соседних домов, и когда гроб, наконец, вынесли из театра, сверху полетели цветы, а площадь содрогнулась от рыданий. Крохотная заметочка «В последний путь», которую сумела опубликовать в тот день «Вечерняя Москва», не вмещала людского горя. «Прошу, покорно голову склоня, в тот день, когда отпустите меня, не плачьте вслед, во имя милосердия!» - предупреждал Высоцкий. Но впервые Москва не услышала своего кумира.

«Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним, мне есть, чем оправдаться перед ним», - написал Высоцкий незадолго до смерти. За этими словами стоит пойманное ощущение своего смысла, нащупанное сбитой в кровь душой и содранными о струны пальцами. Часто, пытаясь объяснить причину всенародной любви к Высоцкому, говорят про удушье эпохи застоя, для которой он стал глотком свежего воздуха. Если это и так, то это не вся правда. Феномен Высоцкого не имел отношения к социальным условиям, он был вне времени. Его песни, даже самые острые, вызывали гомерический хохот, но не воспринимались как борьба с существующим режимом. Он никогда не был диссидентом, и, возможно, поэтому для многих был ближе, чем Александр Галич, сатирические песни которого пользовались в начале 70-х не меньшей популярностью. Но Высоцкого любили не только за «Канатчикову дачу» и вещие сказки-баллады, такие, например, как эта: «Что за дом притих, погружен во мрак, на семи лихих продувных ветрах... Двери настежь у вас, а душа взаперти. Кто хозяин здесь – напоил бы вином?! А в ответ мне – видать, был ты долго в пути и людей позабыл. Мы всегда так живем».

От других песен Высоцкого внутри возникало ощущение, которое появляется всегда, когда настоящий мужчина говорит о настоящих вещах. Говорит открыто и прямо, - так, что мороз по коже. И неважно, пел ли он о времени, войне или любви. Потому что он пел о тебе. «Ныне, присно, вовеки веков старина и цена есть цена, и вина есть вина...». Когда его Дон-Гуан говорил: «Я гибну, гибну, донна Анна!», понимаешь, что любовь – это единственное, ради чего стоит жить. И точно так в песне – «Девушка милая, как вас звать? Тома? Семьдесят вторая? Жду, дыханье затая. Быть не может! Повторите! Я уверен – дома! Вот уже ответили. Ну, здравствуй, это я!»

Сейчас модно говорить об особой «мужской харизме». Высоцкий обладал ею сполна, и в этом тоже заключалась причина его успеха. Быть может, поэтому столь запоминающимся стал Глеб Жеглов в культовом сериале «Место встречи изменить нельзя». Интеллигентный Шарапов, который «22 раза за линию фронта ходил» и говорил по телефону «Варенька, сегодня мы не сможем встретиться», явно проигрывает предубежденному Жеглову. Да, Жеглов давит на невиновного Груздева, может в нарушение закона засунуть кошелек в карман бандита. Но почему-то убеждает и притягивает именно он, а не праведные монологи Шарапова о суде и о том, что нельзя превращать закон в «бандитский кистень». Может, всё дело в том, как Высоцкий-Жеглов рубит ладонью воздух, бросая свое знаменитое «Я сказал!»

Любой человек – это плоть от плоти своего времени. И довольно трудно представить Высоцкого благополучным и обласканным нынешней властью. Сегодня его стихи включены в школьную программу. Но чем больше из него пытаются делать классика, тем менее понятным становится он нынешним школьникам, которые привыкли совсем к другим песням. В нашем доме хранится картонная папка с машинописными текстами стихотворений Высоцкого. Здесь около 200 страниц. Копии почти слепые, наверное, кто-то закладывал в пишущую машинку не меньше пяти страниц сразу. Но ни одно самое роскошное современное издание не дорого мне так, как эта старая папка. Потому что она рассказывает о Высоцком куда больше, чем пишут сегодня в книгах.

Все разговоры о том, актуален или нет сегодня Высоцкий – чушь! Что может быть актуальнее очередной газетной сенсации? Но кто вспомнит о ней через пару лет? Сколько патетических слов было сказано о трагедии «Курска», но никто лучше Высоцкого не смог передать отчаяние людей, обреченных на смерть в подводной лодке:

Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души!
Спешите к нам!

Услышьте нас на суше –
Наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души
Напополам...»

Это написанное в 1967 году стихотворение посвящено подводникам, которые погибли во время войны. Но его нерв достиг наших дней. Потому что Высоцкий был настоящим мужчиной. И настоящим поэтом.

«Но гениальный всплеск похож на бред.
В рожденье смерть проглядывает косо,
А мы все ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса...»

Елена Летенкова,
Фонтанка.ру