12 сентября по Невскому проспекту прошел крестный ход в честь принесения мощей Александра Невского из Владимира. В нем, по данным МВД, приняло участие более 100 тысяч человек. По оценкам журналистов, 20 тысяч. Гендиректор АЖУРа писатель Андрей Константинов рассуждает, почему проводить крестный ход в будний день в центре города – неоднозначная идея.
Я – человек крещеный, православный, но умеренный. Я не соблюдаю обрядов, которые положено соблюдать православному христианину, в церкви бываю два раза в год, на Пасху и Рождество. Для меня это скорее часть национальной традиции, чем серьезное отправление религиозного культа. И я думаю, что таких людей – кто отождествляет себя с православной традицией, но при этом остается светским человеком, – много.
Тех же, кто строго соблюдает религиозные правила, я думаю, не более 10 – 12%. И, наверное, именно эта категория будет видеть исключительно положительные моменты в связи с крестным ходом. У остальных же это будет вызывать некоторое недоумение, граничащее с раздражением. Не только из-за пробок, но и в связи с не очень четким пониманием того, зачем это нужно.
Мне кажется, общение с богом – это личное дело. Не обязательно для этого вставать плечом к плечу, это не первомайская демонстрация. То, что делает епархия, она имеет право делать, это согласовано, закон не нарушается. А вот стоит ли? Городским властям – светским городским властям – нужно хорошо подумать над этим. Попробую объяснить.
Мне кажется, что наши власти – и федеральные, и городские – не очень поняли урок из ситуации, связанной с Исаакиевским собором. Она, между тем, показательна. Именно грамотно оценив этот опыт, можно было сделать выводы и по поводу крестных ходов посреди рабочей недели на Невском проспекте.
Жил-был Исаакиевский собор на протяжении долгого времени как музей. Это государственная собственность, символ Петербурга и его достопримечательность, а мы все – наследники советских традиций в стиле «все вокруг народное, все вокруг мое». Соответственно, все горожане считали Исаакиевский собор своим: сильно воцерковленные православные, не сильно воцерковленные, атеисты, католики, мусульмане, иудеи, буддисты. Все говорили: это наш собор. Потому что это – музей, мы не воспринимаем его как религиозный культовый объект, поэтому он наш, он нам всем принадлежит. Потом принимают решение передавать его православной епархии, и он становится собственностью православных. Да, они говорят, что любой может прийти, но это уже не считается, потому что, когда я, будучи православным христианином, прихожу в кафедральную мечеть, я все равно понимаю, что я здесь чужой, это не мое, это территория мусульман, а я прихожу в гости. Значит, условно, существенная часть горожан начинает приходить в гости туда, куда раньше они могли приходить как к себе домой.
И дальше мы получаем интересные цифры опросов, которые не сильно публикуются в большой прессе. Вокруг темы передачи Исаакия РПЦ возникает рекордно протестная доля населения, под 50%, такого не было ни по одному вопросу. А почему так? «Что плохого?» – вопрошают православные активисты. «Строилось как церковь, и будет церковь. Что ж вы так все?» А ровно потому, что раньше это принадлежало всем, а теперь будет принадлежать вам, а остальные в гости будут приходить.
С крестным ходом получается ровно такая же история. Впадают в прелесть и восторг те, кто видит в этом возможность свидетельствовать о своей вере и так далее. У остальных это может вызвать другие эмоции. Вспомните безумие по поводу Курбан-байрама: перенесение праздника знаний, раздражение у людей, относящихся к другим конфессиональных группам. Вы получите раздражение и тут, даже от тех, кто носит крестик, но не хочет ходить кругом. Временные неудобства не вызовут восторга у атеистов, у католиков, протестантов, иудеев, буддистов. Давайте замерим, у какой части восторг и прелесть, и у какой части вопросы – стоит ли. И стоит ли не обращать внимания на это, особенно в преддверии президентской кампании. Если вы собираетесь обрабатывать народ тем, что вызывает раздражение, то вы неважнецкий миссионер, и миссионерскую функцию, которая в этом крестном ходу заложена, вы можете провалить.
Если учительница борется за дисциплину спорными методами, она может дискредитировать идею, которую провозглашает. И мне это представляется важным. Петербург всегда был особым городом, где переплелось много культур, всегда было огромное количество иностранцев, и все это было не очень принято. Это связано не с тем, что новейшие традиции крестных ходов заложил господин Кичеджи. Я думаю, что по всей стране происходят попытки заменить отсутствующую, не обретенную государственную идеологию православием. Утешая себя тем, что раз ничего нет, то на безрыбье и рак – рыба. Ошибка заключается в том, что если у вас есть пушка, а боеприпаса соответствующего калибра нет, то попытка выстрелить из пушки снарядом меньшего калибра может не просто провалиться, может вызвать беду. Потому что религия не может полностью заменить идеологию, особенно в 21-м веке. Религии не хватало для отправления всех идеологических функций уже во времена крестовых походов. Религия была почти идеологией во времена, когда в Римской империи становились христианами римские императоры. А почему сейчас такое беспокойство, и почему хочется начать стрелять из этой пушки снарядами несоответствующего калибра, не обращая внимания на безумный риск? Потому что прошли те времена, когда горячие головы приняли Конституцию, которая запрещает России идеологию иметь. Тогда это было связано с тяжелым наследием коммунизма, так все наелись идеологии, что считали, что любая идеология есть вред и чума. Потом стали оглядываться вокруг и заметили, что есть вполне успешные государства, где, оказывается, идеология тоже есть.
Для простоты возьмём два очевидных примера. Есть государство Израиль. Там есть идеология, сионизм, и есть государственная религия, иудаизм. И сионизм базируется на нескольких столпах, один из которых – иудаизм. Но скопировать опыт Израиля, в том числе в государственном строительстве и использовании идеологии, нельзя, в силу серьёзных различий, которые между нами есть. Израиль – это все-таки, как гласит его конституция, государство еврейского народа, то есть это почти мононациональное государство. Мы уж точно такими не являемся, у нас огромное количество языков, народов, религий, чего угодно. В силу этого, если и делать в обретение новой идеологии ставку на православие, надо хорошо подумать о том, как к этому отнесется все наше содружество.
Берем вторую страну, которая, наверное, может показать успешный опыт. Страна, которая обладает государственной идеологией и при этом успешна в мире, – это США. Там идеология лидерства и исключительности, а также того, что за миром нужен пригляд. Какое отношение к этой идеологии имеет религия? Почти никакое. Они выработали эту идеологию, находясь в постхристианском обществе. Они были протестантскими, а потом стали от этого уходить.
Два примера, оба успешные и оба разные. А как быть нам? Поиски национальной идеи стартовали с достаточно большим опозданием. В 90-х об этом мало кто думал, там были другие задачи. 90-е прошли, наступило похмелье и понимание. Идеология – это национальная идея, возможность начертать себе цель, маршрут и понимание небессмысленности жизни, того, что ты участвуешь в каком-то важном деле. Этого понимания сейчас нет. А человек не скот, он хочет прожить жизнь во имя чего-то важного. И сейчас люди задают себе вопрос: ради чего я хожу на работу, тружусь? Дети, воспитание, да, а высокое – что? Ради чего Сирия, ради чего там гибнут наши люди? Неужели для того, чтобы большим боссам жилось спокойно, и они могли зарабатывать? Как только человек не отвечает себе на этот вопрос, он становится напряженным, он оглядывается и раздражается.
Успешно работающая идеология дает невероятную силу. Это не просто сила выживать в кольце врагов, это сила миром править, у нас пока нет этой силы. Поэтому наша ситуация сопоставима с ситуацией 1945 года, когда американцы показали, что у них есть ядерное оружие, а у нас не было его, и мы видели, что оно творит. Что тогда сделал Советский Союз? Создали центр, посадили Курчатова туда, выдали результат к 1948 году, и это было чудо. Бешеная работа Курчатовского центра привела к тому, что мы стали очень серьёзными лидерами в деле производства этого разрушительного оружия. Если я утверждаю, что нынешняя отсутствующая идеология – это отсутствующее оружие, надо пойти по логике того, что один раз дало позитивный результат. Где у нас центр по разработке идеологии и национальной идеи? Я его не вижу, а его нужно было создать. Крестный ход результативен только с точки зрения «поставить чиновничью галочку и отчитаться». Исторические процессы, как правило, происходят вопреки таким галочкам, которые говорят, что все хорошо. Нужна структура, способная на серьезную исследовательскую и практическую работу по опробованию и внедрению новых идей. Нужно моделировать пространства, набирать добровольцев, создавать микросоциумы по принципу маленьких городков и экспериментировать.
Патриотизм, милитаризм и православие – это инструментарии, но никак не цель. Идеология обозначает конечную цель как заманчивую. А у нас какая цель? Мы просто хотим, чтобы нас никто не трогал, и все было хорошо? Это не цель. Мы хотим, чтобы никто не раскачивал лодку, и было хорошо главным олигархам? Это не может быть целью. Не может быть целью консервирование того, что есть сейчас. Цель – она всегда более прекрасная, чем то, что есть сейчас, она манящая, и потому вы идете за этой путеводной звездой. А такого рода крестные ходы в основном служат для консервации того, что есть сейчас. Никто не отвергает православие и другие религии, их нужно учитывать, когда вырабатываешь идеологию для многоконфессиональной и многонациональной страны. Но пытаться использовать православную идею и традицию как стержневую – это попытка может выстрелить из пушки снарядом несоответствующего калибра. Отчитаетесь, красиво все будет, но насколько вы этим поможете делу?
Скоро начнется президентская кампания. И в тех условиях, в которых оказывается мир сейчас, любые неправильные шаги намного более опасны, чем в других ситуациях. Народ придет на выборы, но в каком количестве? Когда люди находятся в толпе, им кажется, что их много, их большинство. В Петербурге живет 5 миллионов человек, и на крестный ход не вышел даже миллион. Это не большинство. Сейчас у чиновников сложная ситуация. Они сами озвучили цифру: 70%-ная явка на выборы и 70% проголосовавших за президента. Они в открытую говорят, что не видят особой проблемы в том, чтобы 70% проголосовали за Путина. А вот 70% явки – это большая проблема. Они научились справляться с результатом голосования, а с вопросами явки все гораздо сложнее, и поэтому стоны отчаяния раздаются из разных официальных ведомств. Как только явка на выборах составляет 25 – 30%, становится очень легко поднять спекуляцию относительно легитимности власти, сказать: «Большинство населения вас не избирали». То, что было не опасно 3 года, 5 лет назад, опасно сейчас. То, что сейчас я вижу в преддверии президентской кампании, можно назвать одним словом: «мечутся». У меня ощущение, что сейчас, что им ни скажи, они скажут: «Не до того, не время, тут бы управиться». Они считают, что засовывают в организм действительно полезную таблетку этим крестным ходом, а я в этом не уверен.
Чиновники, в том числе чиновники ОТ церкви, – люди трусливые, они боятся ошибиться. А для того, чтобы находить верное решение, нужно идти на риск, экспериментировать. Но перед выборами страшно, шкурное важнее, чем интересы дела, поэтому решать идеологические вопросы православными бородачами – это то же, что искать потерянные ключи не там, где ты их потерял, а там, где светло, под фонарем. Я не верю в опасность православных фанатиков, не в этом дело. Опасность в том, что мы потеряем время. Мы и так его очень много уже потеряли.
Надо отдать должное коммунистической идеологии – долгое время она была убедительна и эффективна. В том числе и потому, что была привлекательна не только для граждан нашей страны, но и для миллионов людей во всем мире. Вырабатывая новую идеологию и новую национальную идею, необходимо помнить об этом. Патриотизм не может быть национальной идеей, он может быть лишь одним из свойств этой идеи. Причем в той мере, чтобы эта идея была бы симпатична и привлекательна не только нам, но и многим людям из других стран: и Европы, и Азии, и Америки, и Африки – в общем, всего остального мира.
