Заместитель шефа пенитенциарной системы России Анатолий Рудых нарушил обычное. Он сделал новость, заявив, что личный состав лагерей и тюрем должен перестать изъясняться на преступном жаргоне. Соотечественники, это не озабоченность культурным обликом подчиненных, не обеспокоенность чистотой литературного языка. Тут посильнее Pussy Riot замахнулись на ментальные скрепы. И вообще, джорданы бруно нехорошо заканчивали.
Понятно, что в стране настало удобное время консолидации. В графу «против» вносим геев. Рубрика «основные противники» втягивает тех, кто за НАТО или против дипломатов Бородиных. Отвечаем риторикой вражды и пересмотром продовольственных договоров. Смущает просто одновременная тяга к евроценностям и евро. Заодно уверяем себя во вреде курения и брани. Второе получается смешнее.
Скорее, чтобы до конца отвергнуть темное прошлое ГУЛАГа, эстафетную инициативу взяло на себя ведомство исполнения наказаний. Заместитель директора российского ФСИН Анатолий Рудых 10 октября заявил, что сотрудники колоний должны перестать разговаривать на блатном жаргоне. Тем самым подтянув осужденных на свой уровень. Хорошо, что хоть ответил «зачем» и, таким образом, зафиксировал язык практики.
Запросилась метафора. В памяти нашел зарисовку.
Начало 90-х прошлого века. Уральский лагерь. Собрание в клубе. Зэков 600. На сцене хозяин и начальник оперчасти. Беседа о срыве плана по литью ферротитана и прочее. Начальник колонии Иван Данилович нехорошо сопит исподлобья. Главный за оперобстановку рычит.
- В четвертом отряде через ночь библия гуляет (библия – карты). Дошпилитесь. Знаю, что фуфлыжника опустить хотите. Смотрите, всех в БУР (барак усиленного режима) закатаю.
По рядам тихо. Блатные пригибаются, чтобы президиум не разглядел их ухмылки.
В этот момент в зал заходит молодой лейтенант, проработавший в зоне с неделю. Извиняясь, усаживается на свободное кресло абсолютно свободного первого ряда при забитом клубе.
Хохот. Хозяин тоже улыбается и прикрывает лицо ладонью.
- Лейтенант, пересядь на другой ряд, – бросает главный опер.
- Так тут свободно, – отвечает юноша.
- Я тебе сказал пересесть, – повторяет начальник голосом, будто сейчас начнется рукопашная.
В зале продолжаются смешки. Лейтенант, сконфуженно озираясь, поднимается. Не дожидаясь полной тишины, начальник оперчасти раздраженно продолжает прерванное: «И вообще, Сахара… Где Сахара?» С середины деланно лениво встает парень.
- Достал ты своими воровскими традициями. И что за погоняло у тебя африканское такое? Нет, чтобы как у нормальных блатных из Сибири – Зима или Серега-алапаевский.
Дело в том, что на первый левый ряд, если смотреть на зал, в лагерях никто не садится. Эти места предназначены для опущенных. То есть изнасилованных мужчин. Каста неприкасаемых в смысле бытового прикосновения.
Метафору можно продолжить историей советского вопроса, где половина мужского населения страны в сталинские годы отсидела, а вторая отвоевала.
Можно перебрать шансон, а он «откинулся, какой базар-вокзал». Здесь и сейчас нагляднее посмотреть в СМИ.
Самый распространенный сегодня термин – «беспредел». Его употреблял Ельцин, Путин, Медведев, вновь президент. Через одного депутаты и губернаторы. Журналисты также не брезгуют. Ребята, это ортодоксальное. Sorry, но он обозначает сексуальную расправу над осужденным без санкции вора в законе.
Либеральная оппозиция также не готова отставать от консерваторов. Блоги завалены глаголами «винтить» и «шить». А чудесное существительное «больничка» вместо больница. «Больничка» с тридцатых годов – место, где кантовались зэки. Там «лепилы».
Эстетически пошло и банально. Но наколка, генетически передаваемая по наследству, роднит. Уже давно забыты смыслы. Вертухай больше не отдает парашей. Уже никто не оценит эсхатологию текста, начинающегося с фразы «ворвался законник в барак и семь сук топором зарубил». Мы просто на фене говорим. Чуть более гламурнее мата. Но под «мы» подразумеваю Москву и Петербург.
Страна мало имеет отношения к типа столицам. В Казани до сих пор уличные пацаны вместо «прошло два года», говорят «две пасохи назад». В Магадане на вопрос, как тебя зовут, ты сразу нарвешься на «я сам прихожу». Там молодежь, ожидая общественный транспорт, сидит на корточках. Вам вот неудобно сидеть по-турецки на полу, а степь терпит. Вы и минуты на корточках не выдержите, а десяткам тысяч удобно. Этот навык пришел опять из лагерей. Все просто – внутри не устанавливают скамейки.
Конечно, генерал Рудых заявил о жаргоне, потому что пушистый тренд, чтоб было. Известно, что за этим ничего не последует. Но если уйти от предсказуемых насмешек в стиле twitter, то глубина глубин его мысли опасна.
Менять двоеперстие на щепоть – непростительная политическая самостоятельность. Это вам не выходка Pussy Riot – покричали, обсудили, посадили. Насильное внедрение такого неответственного мнения ведет к внутреннему расколу. Безусловно, в истории находились джорданы бруно. Утописты пытались создать нового человека. А вот Сталин оказался посильнее в практике. Он не доводил до абсолюта, считал возможным порой выругаться. В противном случае не открывал бы рюмочные.
Есть обложка – ее на рояле, как умел, наиграл лидер. «С чего начинается Родина», напевается.
Лет десять назад присутствовал во Дворце спорта. Когда заиграли «Владимирский централ», зал встал. С мест поднялась и братва, и офицеры ФСБ. Они сокровенно шевелили губами. Текст знали получше гимна.
Потому что это и есть наш последний и внутренний гимн.
Что не мешает нам и хипстерам потихоньку разбираться в устрицах.
Другое дело, если этот эксперимент удастся. За запреткой привыкнут к обращению «сударь», а на воле по-прежнему в трамвае продолжат тыкать «слышь». Значит, Россию легче обустраивать с лагерей.
Евгений Вышенков, "Фонтанка.ру"
