Различие между тем, как реагируют на нынешний глобальный кризис демократические и авторитарные режимы, лежит не в сфере экономики, а в сфере политики. Демократии в ходе кризиса меняются быстрее, чем обычно – к власти приходят новые правительства и премьер-министры (порой внезапно, как в Исландии), не согласные с политикой властей выходят на марши в Париже, Риге и Вильнюсе, обостряются дискуссии в прессе, учащаются скандальные разоблачения с последующими отставками. Авторитарные государства в ситуации кризиса, напротив, стремятся любой ценой сохранить статус-кво и не допустить перемен, грозящих не просто сменой власть предержащих, но подрывом режимов как таковых.
И хотя нельзя утверждать, что готовность к переменам сможет обеспечить более успешное решение экономических проблем, нежели отказ от любых преобразований, именно консервация сложившегося политического устройства содержит в себе вызовы нестабильности, порой недооцениваемые в рамках сугубо экономического анализа.
С одной стороны, в последние недели политически озабоченные россияне наблюдали невиданную доселе активность Дмитрия Медведева, до поры до времени остававшегося в тени своего предшественника на посту главы государства. Отставки глав ряда регионов, обращение по телевидению, содержавшее признание неизбежной тяжести и продолжительности кризиса, демонстративные жесты в адрес либералов (встречи с экс-президентом СССР и редактором «Новой газеты», включение в состав очередного совета при самом себе ряда видных правозащитников) и, наконец, публикация списка президентского «кадрового резерва» подаются как некие шаги властей по пути большей открытости и прозрачности. Но, с другой стороны, эти шаги не затрагивают сути сложившегося в России политического и экономического монополизма Кремля, а служат лишь средством для его поддержания, своего рода адаптацией к кризисным условиям. Собственно, они не выходят за рамки президентского послания, озвученного в ноябре 2008 года, когда продление срока полномочий главы государства и парламента (сохранение статус-кво) сопровождалось косметическими поправками типа предоставления одного-двух мест в парламенте малым партиям или снижения порога их численности с 50 до 40 тысяч членов. Оно и понятно: не для того Кремль выстраивал все 2000-е годы сложные политические конструкции, чтобы своими руками их разрушать. Гораздо проще на время привлечь к управлению в качестве кризисных менеджеров квалифицированные лояльные кадры из президентского резерва и позволить либералам выпустить пар на очередных «тусовках», с тем, чтобы вернуть все на круги своя, после того, как цены на нефть вернутся к заветным трехзначным показателям.
Но чем дольше и глубже нынешний экономический кризис, тем с большей вероятностью стремление российских элит сохранить статус-кво, ничего не меняя в политике, натолкнется на серьезные препятствия. Во-первых, в стране, где главной целью и основным содержанием управления государством является извлечение ренты, экономический спад неизбежно ведет к обострению борьбы между ее соискателями. Собственно, недавний «наезд» Следственного комитета при Генеральной прокуратуре на Минфин – это только прелюдия к новым схваткам за передел ренты, которые по мере ухудшения ситуации могут лишь обостряться. Во-вторых, дальнейшее усугубление кризиса ставит на повестку дня политической жизни страны вопрос о поиске виновников и об их примерном наказании. Списывать падение жизненного уровня и рост безработицы на одних лишь «пиндосов» не в состоянии ни один политический режим: помимо внешних «мишеней» недовольства нужны и внутриполитические объекты для вымещения своего недовольства ситуацией в экономике. Поэтому конкуренция элит в России, скорее всего, будет усиливаться по объективным причинам, несмотря на то, что лидеры страны намерены ее всячески избегать.
В демократических режимах конкуренция элит происходит с помощью свободных и справедливых выборов – избиратели по итогам кампаний наказывают своими голосами одни партии и политических лидеров и поощряют других. Собственно, самое популярное из всех определений демократии, принадлежащее австрийскому экономисту Йозефу Шумпетеру, гласит, что это – такое институциональное устройство, которое предполагает решение вопроса о власти как результата конкуренции элит за голоса избирателей. Однако в недемократических системах конкуренция элит (полностью устранить которую невозможно в принципе) разворачивается по совсем иным законам, и ее результаты оказываются порой куда печальнее, чем при демократии.
Наша страна сталкивалась с конкуренцией элит по принципу «борьбы бульдогов под ковром» и во времена Сталина, когда ее проявлением становились репрессии (то же «ленинградское дело») и позднее, в ходе «дворцовых переворотов» при Хрущеве и Брежневе. Наконец, при Горбачеве, когда конкуренция элит перешла в открытую фазу, то оказалось, что институциональное устройство страны не предполагает, что ее результат зависит от голосов избирателей (сам Горбачев стал президентом СССР отнюдь не на всеобщих конкурентных выборах). Поэтому неудивительно, что недовольные таким результатом сегменты элит начали не просто «дезертировать» в лагерь оппозиции, но и ломать само институциональное устройство страны, препятствующее конкуренции: исходом конфликта советских элит стала ликвидация страны как таковой.
В эпоху Путина на открытую конкуренцию элит было наложено табу: тем, кто пытался идти против течения, горьким уроком стала участь Михаила Ходорковского. Скрытую же конкуренцию до поры до времени удавалось разрешать благодаря раздаче ренты: одни группировки «доили» «Газпром», другие – «Роснефть», третьим доставались иные ресурсы. К тому же высокие темпы экономического роста и обусловленный ими высокий уровень массовой поддержки лидеров страны осложнял саму возможность конкуренции элит за голоса избирателей. Соблазн закрепить эту ситуацию всерьез и надолго оказался слишком велик, и принцип выборов был снят с повестки дня, будучи заменен фактическим назначением депутатов и губернаторов и, в конце концов, главы государства. Но кризис обнажил те проблемы, которые несет стране авторитарное институциональное устройство.
Довольно быстро оказалось, что в России не существует ни (1) эффективных механизмов замены «слабых звеньев» государственного аппарата (поэтому для заполнения вакансий тех же губернаторов и министров срочно понадобился президентский «кадровый резерв»), ни (2) эффективно работающих механизмов «обратной связи» (в стране, где вся элита разъезжает на иномарках, акции в поддержку отечественного автопрома возымели лишь негативный эффект), ни, наконец, (3) эффективных средств разрешения неизбежных конфликтов элит (вряд ли можно считать таковыми весьма вероятные варианты вынужденной отставки либо президента, либо премьер-министра). По сути, стремясь не допустить никаких изменений статус-кво в политике, лидеры страны сами загнали себя в ситуацию, когда авторитарная адаптация политического устройства к условиям кризиса становится дополнительным препятствием для выхода России из и без того тяжелой экономической ситуации.
Нарастание конкуренции элит при сохранении в России нынешнего институционального устройства может иметь далеко идущие последствия. Весьма вероятно, что сохранение нынешнего политического устройства приведет к тому, что через полгода экономического спада немалая часть российских чиновников и бизнесменов вслед за Михаилом Ходорковским начнет освоение в местах не столь отдаленных профессии швеи-мотористки, проиграв борьбу за выживание конкурентам. Однако как раз кризис дает российским лидерам шанс самим инициировать политические перемены, направленные на демократизацию страны. Таким шансом могли бы стать не косметические жесты, а кардинальная реформа политической системы.
Конечно, пассивно плыть по течению для российских элит, да и для большинства граждан куда привычнее и легче, чем решиться на преобразования на фоне экономического спада. К тому же страны, которые под воздействием кризиса – по доброй воле или вынужденно – пытаются провести политические преобразования, в конечном итоге, могут выиграть, а могут и проиграть. Однако государства, которые в ходе кризиса ставят своей целью сохранить без изменений прежние политические системы и не допустить перемен любой ценой, скорее всего, обречены на поражение. Будущее покажет, окажется ли Россия по своей вине в лагере «проигравших».
Владимир Яковлевич Гельман – профессор, исполнительный директор Центра изучения модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге
