Успешно окончив народную школу в Рускеале, 14-летний подросток вынужденно нанимается в батраки. Причем в усадьбу к родной тетке. Шанс продолжить обучение у талантливого парня появится лишь в 1887-м, когда Альгот, не без протекции местных учителя и пастора, поступит в Сортавальскую учительскую семинарию. Протекция оказалась крайне полезна еще и тем, что студент Тиетявяйнен-Унтола получил возможность жить при семинарии на полном гособеспечении. Учился отменно, среди своих товарищей получил шуточное прозвище «доктор Тиетявяйнен».

После получения диплома в 1891—1898 Альгот служит учителем народной школы в Брагестаде (ныне — Раахе, финский городок на берегу Ботнического залива), затем в Выборге, в Куркиёки... Все это время продолжает заниматься самообразованием. Будучи обладателем феноменальной памяти, в первую очередь изучал языки — русский, немецкий, английский, французский, латинский, шведский... Учитывая, что далее он возьмется за экзотические китайский и японский, будущего писателя и журналиста можно смело величать полиглотом.

Но бог-то с ней, с коммерцией. В конце концов, всяко лучше, чем гнуть хребет на родственников. Другое худо: в Питере Альгот заводит дружбу с эсерами, причем с самыми, пробы ставить негде, радикальными — членами боевой террористической организации. И, если верить историкам советского разлива, эта дружба в итоге обернулась непосредственным участием финского «торговца дровами» в организации убийства министра внутренних дел фон Плеве. (Напомним, что 15 (28) июля 1904 года в Петербурге, на Измайловском проспекте, близ Варшавского вокзала, министр был убит эсером, студентом Егором Созоновым, бросившим бомбу в его карету.) Впрочем, в данном случае не все так однозначно. Во-первых, где конкретно в тот день и час находился Альгот Тиетявяйнен — доподлинно неизвестно.

Литературный дебют оказался серьезным, во многом философским и отчасти автобиографическим произведением (первая его половина рисует Россию и Петербург накануне революции 1905 года и после нее). И тем удивительнее, что всего через год его автор разродится совершенной другой — и по стилю, и по настроению — книгой: юмористической, «гомерически смешной» по определению Юрия Нагибина повестью «За спичками» (Tulitikkuja lainaamassa; если дословно — «Пошли занять спичек»).

Первое издание «Спичек» вышло под женским псевдонимом Майю Лассила и какое-то время читатели будут числить автора этого безусловного шедевра по разряду «писательницы». Дальше — больше: публикуя в будущем свои новые произведения, Альгот, мало того что изобретал себе все новые псевдонимы (таковых в общей сложности окажется с десяток!), но еще и умудрялся менять саму стилистику повествования — так, словно бы его книги и в самом деле писали разные люди. Лассила приписывают фразу «Невозможно прожить жизнь в одном образе и под одним именем». Какой потаенно-подлинный смысл вложил он в нее — бог весть. Но, в любом случае, у нас, в России, именно Майю Лассила станет самым узнаваемым из его псевдонимов. В чем безусловная заслуга Михаила Михайловича Зощенко (об этом — далее).

Окончательно утвердившись на литературном поприще, Лассила пишет много, а главное — вкусно. Так, что его тексты растаскиваются на цитаты и афоризмы: Лассила говорит языком народа, а народ, в свою очередь, начинает общаться между собой языком его героев. При этом писатель продолжает вести затворнический образ жизни и на людях практически не появляется. Даже на прогулку старается выходить вечерами, когда стемнеет. С издателями он общается исключительно по почте, и, дабы лишний раз не привлекать внимания к своей персоне, в домовой книге в качестве профессии указывает «разнорабочий». При всей популярности у читателей и при весьма внушительных тиражах он беден, как церковная мышь, и кормится с картофельной делянки, которую самостоятельно обрабатывает.

А ведь за повесть «За спичками» Лассила первым удостоился Государственной премии Суоми по литературе. Вот только на торжественную церемонию вручения не явился, а от денег отказался путем публикации открытого письма в газете. И это человек, который ежевечерне тщательно раскладывал свои единственные брюки под матрасом, чтобы столь нехитрым способом «отутюжить» их за ночь! А все потому, что гладить их утюгом некому — женщины в жизни Альгота к тому времени нет. И, по всему, больше уже не будет. Вообще, тема «Лассила и женщины» — исключительно странная и мутная. Порожденная не то зашкаливающей эмоциональной чувствительностью писателя, не то его потаенными психологическими (фрейдистскими?) комплексами. Чтобы не сильно углубляться в эту сферу, позволим себе в очередной раз сослаться на текст финского расследования, проведенного Юрием Нагибиным:

Вот что в начале 1950-х писала об этом периоде жизни нашего героя крупный специалист по карело-финской литературе, переводчик повестей Лассила Лаура Александровна Виролайнен (к слову, сама родом из ингерманландских финнов):

«...Лассила выступает на страницах газет с горячими разоблачениями буржуазных партий. Он приводит факты, называет имена и предостерегает от доверия буржуазным деятелям, обещающим народу всяческие блага, а в своем кругу откровенно заявляющим, что задача состоит в том, чтобы «провести народ за нос», как выражается Лассила, цитируя откровенное признание одного из буржуазных лидеров.

Статьи Лассила дышат гневом, ненавистью и болью, он с ужасом говорит о том, что и сам был обманут буржуазными фразами и оказался временно в буржуазном лагере (здесь и далее выделение наше. - Прим. ред.). Однако именно близкое знакомство с политикой буржуазных деятелей и с ними самими заставило писателя навсегда отойти от них. Лассила убедился в том, что освобождение народа — это задача самого народа. Вся его дальнейшая публицистическая деятельность направлена на то, чтобы внушить это убеждение самим угнетенным».

Кстати сказать, схожей последовательности «политических перерождений» Майю Лассила придерживался и Юрий Нагибин:

«Он проделал огромный путь, этот выходец из крестьянской семьи, сельский учитель, незадачливый коммерсант, член консервативной «финской» партии, затем эсер, участник террористической организации в Петербурге, подготовившей и осуществившей убийство царского министра Плеве, наконец, социал-демократ самого левого толка, фактический редактор и главный сотрудник газеты «Рабочий». Прежние друзья и соратники Лассила, оставшиеся на правых позициях, так и не простили ему смены убеждений. Он навсегда стал для них «ренегатом», «перебежчиком»...»

Словом, налицо, как некогда писал уважаемый профессор Московского университета, историк-медиевист Тимофей Грановский (1813—1855), «хаос в нас, в наших идеях, в наших понятиях — а мы приписываем его миру». Хотя... В конце концов, человек имеет полное право на перемену взглядов, позиций, даже собственной концепции мира. Но при одном непременном условии: если это делается бескорыстно. В чем, в чем — но обвинить бессребреника Лассила в корысти решительно невозможно.

Ну да, не столь важно, когда именно финский писатель «навсегда отошел» от представителей «буржуазного лагеря». Важно, что окончательную точку (или, если угодно, восклицательный знак) в этом разрыве Лассила поставил в 1916 году, когда опубликовал свои знаменитые «Письма буржуа», в которых открыто солидаризовался с революционными социалистами: «Отныне силу жизни даёт только социализм, за ним будущее. Всё здоровое, что достигнуто за последнее время, стало возможно только благодаря энергии и натиску социализма». А далее грянул революционный и переломный год 1917-й.

25 октября большевики взяли власть, и уже 16 ноября Совет народных комиссаров огласил Декларацию прав народов России. Этим документом признавались равенство и суверенность народов России, а также право на свободное самоопределение вплоть до образования самостоятельного государства. Финляндия первой вписалась в парад суверенитетов: 6 декабря ее парламент утвердил Декларацию независимости, после чего в стране развернулась активная политическая борьба за власть, увенчавшаяся поднятием 27 января 1918 года на столичной башне Народного дома красного знамени как символа провозглашения Финляндской Социалистической Рабочей Республики. Так началась первая и последняя на территории Скандинавского полуострова социалистическая революция.

Уже на следующий день красные финны создали свое, революционное правительство — Совет народных уполномоченных (СНУ). Не встретив серьезного сопротивления, красные бунтари взяли под контроль основные предприятия финской столицы, но вот с членами Сената немного замешкались — тем удалось бежать. Как оно при переворотах полагается, следом наступил революционный террор: по разным оценкам, восставшие казнили около полутора тысяч «несогласных». В те дни финским красным активно помогали товарищи из советской России (куратором повстанцев был лично тов. Сталин), и, казалось, полная советизация Суоми — лишь вопрос времени.

Да, а что же Лассила? Разумеется, он восторженно приветствовал Октябрьскую революцию в России и стал одним из тех представителей финской интеллигенции, что безоговорочно приняли сторону красных финнов. Еще накануне начала революции в Финляндии, 19 января 1918 года Лассила опубликовал статью, в которой писал, что борьба большевиков России с ее великими освободительными идеями явилась «краеугольным камнем будущей истории народов». Он писал, что у пролетариата Финляндии есть все основания радоваться и гордиться тем, что ему выпала честь участвовать в революции с первых шагов, которые предпринял русский рабочий-большевик для воплощения выдвигаемых им идей в жизнь. По мнению Лассила, «пролетариат Финляндии всегда должен помнить о своем долге перед русским братом, с помощью которого он вырвался из рабства на свободу». После победы красных финнов Лассила становится главным редактором теперь уже безоговорочно красной газеты «Тюэмиес», публикует статьи и воззвания к финским красногвардейцам.

В ночь на 12-е Лассила остался в редакции «Рабочего» в гордом одиночестве — все сотрудники разбежались. Оно понятно — своя рубашка ближе к телу. Опять же, к тому времени в редакции явно сформировались «упаднические» настроения, о чем красноречиво свидетельствует факт публикации на страницах газеты предательского, по оценке большевиков, обращения тогдашнего лидера финских социал-демократов Вяйне Таннера от 7 апреля с призывом сложить оружие в условиях начала высадки в Финляндии немецких войск. Но Альгот остался верен своим убеждениям. А потому самостоятельно готовит, а затем сам же печатает тираж последнего номера «Рабочего», который еще успеют прочесть последние защитники красных баррикад финской столицы.

«Покидая архив, я еще раз глянул на старую газету — номер «Рабочего» от 12 апреля 1918 года. Вроде бы гроша не стоит этот пожелтевший листок, а как много стоил он в те черные дни, когда его брали натруженные рука людей, которым дорога была свобода и самостоятельность Финляндии. Он был им как последний луч света перед полярной ночью, как замирающая нота рожка, поющего о свободе, как призыв к терпению, мужеству и надежде, что еще не все погибло. Вот ради этого и остался в обреченном городе маленький, полуголодный, отважный человек, который не был никому должен, ибо всегда давал куда больше, нежели получал от других, ни перед кем не был виноват, хотя перед ним были виноваты многие, отчаянный солдат, заткнувший своим телом амбразуру».

Юрий Нагибин, «В поисках Лассила»

Красного агитатора Лассила здесь, разумеется, узнали, тут же арестовали и заключили в городскую тюрьму Серняйнен (Sörnäinen; открыта в 1881 году; продолжает оставаться центральной и единственной тюрьмой в Хельсинки по настоящее время).

21 мая к воротам тюрьмы Серняйнен подъехала «Черная Мария» (тогдашнее обиходное название полицейского фургона для перевозки заключенных; по одной из версий, название восходит к имени Марии Ли — бостонской владелицы меблированных квартир, очень сильной негритянки «черной Марии». Легенда гласит, что когда нужно было арестовать разбушевавшихся пьяниц или хулиганов, звали Марию, и она без труда доставляла их в полицейский участок).

Заключенного Лассила погрузили в фургон и отвезли на городскую пристань, где полицейских дожидался катер. На борту находились еще несколько человек, приговоренных к смертной казни. Катер отчалил от пристани и взял курс на остров Сантахамина (Santahamina; до 1917 года — Лагерный; остров возле крепости Суоменлинна), где к тому времени был оборудован концлагерь, расположенный в бывших казармах береговой батареи, а также имелся песчаный карьер, использовавшийся белофиннами для массовых расстрелов. (По некоторым сведениям, в пути следования катер сделал транзитную стояночку и на о-ве Суоменлинна, где на борт его сопроводили еще какое-то количество несчастных, к тому времени томившихся в казематах крепости Свеаборг.)

В то утро, помимо охраны, на борт катера поднялся сенатор Освальд Кайрамо (1858—1938; в прошлом — ученый-ботаник, путешественник; в будущем — дед руководителя концерна «Нокиа» Кари Кайрамо). В задачу представителя финского Сейма входило придать внешнюю видимость законности приговору, вынесенному без суда и следствия. А составить компанию сенатору в сей «экзотической» поездке взялись еще двое — Эйно Райло (глава издательства Kirjan, где до революции массово печатались книги Лассила) и ранее поминаемый Кюёсти Вилкуна — бывший приятель Лассила, у которого к тому времени уже имелся личный опыт непосредственного участия в казнях. Эти две литературные бездарности отправились на Сантахамину, влекомые единственным желанием — увидеть своими глазами казнь «красного агитатора»; казнь человека, таланту которого они всегда завидовали. А зависть, как известно, порождает ненависть.

Михаил Зощенко о Майю Лассила:

«Отличный писатель: лаконичный, умный, насмешливый, точно знающий, чего хочет. Я сужу, правда, лишь по двум романам, которые переводил, остальное мне неизвестно. Он обожает путаницу, неразбериху, я — тоже, хотя мне почти никогда не удавалось устроить такую кутерьму, как в «Воскресшем из мертвых» или «За спичками». <...> В жизни впрямь много путаницы, чепухи, диких совпадений, бессмыслицы, и Лассила был истинным поэтом самого невероятного вздора. Интересно, чему это соответствовало в нем самом? Случайным такое не бывает».

Даже те из наших читателей, что не знакомы с творчеством Лассила, наверняка хоть раз видели киноэкранизацию повести «За спичками» (1979), которую по-прежнему регулярно показывают по телевидению (в главных ролях — Евгений Леонов и Вячеслав Невинный). Фильм является копродукцией советского образца «Мосфильма» и финского Syomi-filmi. Режиссеры — знаменитый комедиограф Леонид Гайдай и старейший финский продюсер и режиссер Ристо Орко.