Как Матильда спасла русскую демократию от ГКЧП

Я в 85 году попал на службу в Советскую армию, и мне было сделано неожиданное предложение служить не солдатом, а офицером. Хотя я, как студент Политехнического института, должен был проходить срочную службу как рядовой. Но тогда бронь во всех вузах отменили из-за событий в Афганистане. И уже в феврале 1986 года я оказался на стажировке в Афганистане со взводом курсантов. И нам сказали, что 22 февраля 1986 года, чтобы поздравить воинский контингент, в Кабул прилетел Михаил Горбачев со всем политическим руководством страны.

Дальше началось невообразимое.

Ранее невиданные объединенные силы моджахедов ринулись на Кабул. Руководство нашей страны фактически оказалось в западне.

И взвод курсантов, в котором был я, бросили на усиление двух взводов 9-й роты 365-го парашютно-десантного полка, который прикрывал трассу, соединяющую Кабул с юго-западным участком страны, где есть аэропорт.

Два взвода 9-й роты сдались превосходящим силам противника. Мой взвод курсантов после голосования отказался это сделать.

И после тяжелого боя в живых осталось 4 человека из 43. Нам, оставшимся в живых, били присвоены звания Героев Советского Союза. И нас попросили не рассказывать правду об этой ситуации. А родителям курсантов, которые погибли, сообщили, что они замерзли в горах.

Когда нас осталось четыре человека в живых, я думал, что не выживу. Потому что у меня была проломлена голова, открытая дырка была. Забинтовали, я взял пулемет и пошел прикрывать отход. Стреляли по нам из всего. Как я выжил, непонятно. В меня из гранатомета стреляли и в Приднестровье. Мы штурмовали мост под Дубоссарами, я командовал атакой, в меня выстрелили из гранатомета в упор. Граната пробила два бронежилета, не дошла полсантиметра до сердца и не взорвалась. Меня несли, уронили — все легли. Мне отдельно от госпиталя на расстоянии 50 метров поставили палатку, где я неделю лежал и ждал, пока найдут врачей, которые решились бы удалять эту гранату.

Они, как взрывники, в защитных костюмах, в шлемах пришли, достали эту гранату, бросили в кастрюлю, унесли.

Я дослужился до майора и командовал отдельной разведротой того самого 365-го парашютно-десантного полка. Последний бой афганской войны пришелся на ту же самую высоту 3234 и 9-ю роту. Действительно, жизнь развивается по спирали. Я был срочно самолетом доставлен в Кабул. И командовал операцией по помощи попавшей в окружение 9-й роте. Я принял командование. Был тяжелый бой. Во время приезда госкомиссии командир полка меня отправил на дальний пост. Позже я узнал, что госкомиссии была рассказана совсем другая история.

Комитет Госбезопасности сделал все, чтобы я не получил ни наград, ни званий.

В 1989 году, будучи демобилизованным по документам рядовым и студентом, восстановившимся в Политехническом институте, я стал ездить за границу. Комитет комсомола, видимо, получив некие указания, стал включать меня во все заграничные поездки. Я за один год побывал в Польше, Бельгии, Франции и Германии.

И, оказавшись в Польше, я попал на экскурсию в Варшаву. В Варшаве я был всего один час. Старый город там разрушен, смотреть нечего. Я пошел на старое Варшавское кладбище, чтобы проверить, что за склеп в разных ракурсах фотографировал Иосиф Феликсович Кшесинский (брат Матильды Кшесинской. — Прим. ред.)

Буквально с десяток фотографий. Я понимал, что это неспроста. Причем имя и фамилия человека, захороненного в склепе, мне ничего не говорили.

Склеп оказался цел. Дверь была открыта. Внутри склепа я заметил, что скамья — сборная, верхняя плита не закреплена. Я ее приподнял. Оказалось, что в нише в ножке скамьи лежат документы. Там лежал указ Николая II – скукоженный ломкий лист — от 7 июня 1917 года. Я начал читать. Это был указ-завещание. Он писал, что никакого отречения не было. Что любые документы об этом сфальсифицированы. Что он остается полноправным правителем России и делает наследницей трона и своей личной имущественной наследницей свою жену перед богом, светлейшую княгиню или графиню, точно не помню, Красинскую. Я тогда не понял, о ком речь. Дальше отменялся закон Павла I о наследовании только по мужской линии. Дальше я увидел два сертификата Федерального резервного банка США на огромное количество золота: 3200 тонн и 1600 тонн от 1913 года. Еще там был документ о признании дочери, как рожденной в законном браке, и договор на нескольких листах за подписью императора Николая II, кого-то из Ротшильдов и президента США Вильсона. Только этот договор я смог забрать с собой, чтобы не разрушить, и спрятал под футболку.

Когда я приехал в Ленинград, я обратился к отцу моего приятеля, полковнику КГБ. Скоро у меня дома появились сотрудники КГБ. Им я передал этот договор и рассказал о тайнике. Потом мне говорили, что они эти документы вывезли. Я поставил условие: мне отдадут копии, составят опись. Копии мне не передали, а опись выкрали у меня из квартиры в том же 1989 году.

20 августа 1991 года услышал по радио объявление о том, что просят молодых людей, имеющих боевой опыт и не имеющих детей, собраться перед Мариинским дворцом, я пошел. Послушав речь Собчака (а до этого в городе были выборы мэра, на которых мой отец, Юрий Севенард, был единственным противником Анатолия Собчака), я поверил этой речи. А потом выступил замначальника МВД города и сказал, что МВД переходит в подчинение министерства и выходит из подчинения исполкома. Защищать Ленсовет они больше не в состоянии. Но создается народное ополчение, и желающие могут пройти по следующим адресам и, сдав паспорта, получить оружие. По ближайшему адресу я пошел. Завязалась беседа с офицером МВД. Тот выяснил, что я имею опыт боевых действий и являюсь действующим офицером, и потащил меня в Мариинский. И привел к Собчаку. Времени не было. Собчак, посмотрев на меня, сказал, что его все устраивает. Молод только слишком. А когда узнал мою фамилию, спросил: «Отец не против будет?» Я сказал, что нет времени консультироваться. В Афганистане я воевал, тоже не спрашивая разрешения. Я готов сражаться, потому что я против террора и против незаконной власти ГКЧП. Он неожиданно задал вопрос: «А правда, что ты — потомок Кшесинской и Николая II?» То есть он этой информацией владел.

В три часа ночи на Сенной площади было построение ополчения. Больше 2 тысяч человек пришло. Через сутки ополчение насчитывало 13 тысяч. Фактически я командовал развернутой дивизией. Мы стали выстраивать оборону города. Готовились к уличным боям. Задействовали всю взрывчатку, которая была в строительных организациях. Минировали мосты. Потому что мосты можно восстановить, а демократию, если бы она была тогда повержена, мы бы уже в стране не восстановили.

А в Горелово мы под наблюдение поставили аэродром. Что нас выручило, потому что вечером 21-го числа на этот аэродром село несколько десятков вертолетов. И, не останавливая работу винтов, они пошли пить чай. Стало понятно, что в ближайшее время будет десантирование в районе Мариинского дворца и на какие-то ключевые позиции в городе. И тогда я предложил Анатолию Александровичу покинуть Мариинку, чтобы обеспечить его безопасность. И актив депутатов вывезти — на Васильевский остров. Там легче было обеспечить оборону. Анатолий Александрович отказался. Он на себя роль Сальватора Альенде примерять начал. В тот мир уже смотрел. Но я ему сказал, что так просто не будет и что мы город сумеем защитить. И я вышел на связь с командующим этой группировки и сказал: «Ваши вертолеты мы будем сбивать при посадке. Пожалейте десентников». Он сказал: «У вас нет средств». Я сказал: «Средства есть. У нас достаточно гранатометов. Присылайте разведчиков, я поставлю у входа в Мариинский дворец вооруженных гранатометами людей». И действительно, его люди приходили, разглядывали оружие. На всех крышах, даже на Исаакии, были установлены люди с гранатометами.

Я попытался провести разведку на Васильевском острове, и выяснилось, что все мосты со стороны Васильевского блокированы достаточно многочисленной вооруженной группировкой. Не понятного мне подчинения. И мы блокировали мосты по периметру. Около 12 часов ночи с 21 на 22 августа нашим огнем, я приказал стрелять только по ногам, была остановлена атака этого формирования. Никто не погиб, были раненые.

После чего по моему приказу были разведены мосты и блокировали здание КГБ на Литейном.

Я готов еще раз принести извинения Владимиру Владимировичу. Дело в том, что вечером 21 августа он попытался выйти из управления КГБ. Кто он такой, я не знал тогда. Он был задержан. И фактически около суток он под мягким арестом у нас находился. Он рвался к Собчаку, а я к Собчаку никого не пускал, поскольку у меня были все полномочия. Но если никакой вред, естественно, не был нанесен. А потом за ним приехал Тимченко. Показал мне удостоверение подполковника. И мы Владимира Владимировича отпустили.

Вся эта история с народным ополчением и подлинными событиями не устраивала Ельцина, который хотел быть единственным героем демократических преобразований. И эти события в Ленинграде оказались под запретом. Армейские архивы передали в КГБ. Концов не найти.

Слушала Венера Галеева, "Фонтанка.ру"