Захар Прилепин: У нас народ умнее своей власти и умнее интеллигенции

Писатель и политик Захар Прилепин, приехав в Санкт-Петербург, первым делом пришёл в студию [Фонтанка.Офис]. Весной 2016 года он презентует свою новую книгу «Семь жизней».

О том, сколько жизней уже прожито, какие мечты волновали писателя в детстве, что заставляет его брать в руки оружие и есть ли смысл бояться термина «гражданская война», Прилепин рассказал в прямом эфире. Откровенный разговор, после которого литератор заметил: «Взбодрился».

Николай Нелюбин: Мы знаем разного Прилепина. При желании можно больше семи «жизней» насчитать. Давайте проверим!

Захар Прилепин: На самом деле в книге нет ничего неожиданного.  Просто известные линии собственной биографии я довёл до полного абсолюта. Там есть военная линия, линия, связанная с алкоголем, связанная с… Не буду пересказывать всю книжку. Скажу лишь: там есть одна финальная линия – я выступаю в роли священника. Такой ипостаси у меня точно нет. И не уверен, что будет. Хотя я был бы хорошим батюшкой. 

Ольга Маркина: А что касается вопроса смерти. Когда ты понял, что ты не бессмертен? 

ЗП: Классе, наверное, в третьем я это понял. Ко мне пришла эта мысль, и она меня необычайно поразила, удивила и даже напугала. Но потом, не помню точно с какого возраста, наверное, года примерно с 96-го, с первой чеченской командировки, и уж точно с рождения первого ребёнка в 98-м, я абсолютно точно убеждён, что если я не бессмертен, то лет на 200 рассчитан. Всё это сейчас не является предметом моих размышлений. Я всегда себя хорошо чувствую. Я знаю, что со мной ничего не случится. Не должно случиться.

ОМ: Нет такого страха, что лучшее произведение уже написано и не понятно, что делать дальше?

ЗП: Нет. Как бы сказать, чтобы это не звучало кокетливо и пафосно… Я чувствую переизбыток сил внутри себя. Готов в любую свободную минуту сесть и начать писать какой-то текст. У меня было ощущение перед тем, как я сел писать «Семь жизней», что возьмут и что-нибудь отберут у меня и не будет писаться с той же лёгкостью, как было раньше. Но я сел и за две недели эту книжку написал и понял, что всё открыто. Я, что называется, живу на всём готовом. Просто открываешь шлюзы, и всё это воспроизводится. До тех пор, пока ты живёшь в ладу с самим собой, своей совестью, своими близкими, всё у тебя будет хорошо.

НН: А получается? Вызовов- то сколько вокруг! Сложно с собственной совестью не поссориться.

ЗП: Все вызовы можно нивелировать.

НН: То есть это постоянная работа?

ЗП: Это другое. Вызовы в моей жизни я сам, как Балда, который верёвку кидал в море, сам и взбаламучиваю. При этом я в любую секунду могу уехать в деревню, и не будет никаких вызовов, наездов, споров, склок, драк. Даже в тех вызовах, которые находятся вне меня и касаются, условно говоря, внешнеполитической ситуации, можно всегда занять позицию миротворца. А потом с ласковым буддистским прищуром смотреть на всё и говорить: ничего страшного ребята, все помирятся.

НН: А такую позицию можно в любой момент занять, несмотря ни на что, сделанное до этого?

ЗП: Да. Причём можно даже позицию моих оппонентов занять. Я знаю, что мне нужно произнести всего одну фразу, чтобы вся либеральная или псевдолиберальная общественность меня полюбила. Я должен просто сказать – я устал врать. И всё. Мне тут же начнут говорить: «Любимый наш, наш самый лучший, мы ждали, когда ты к нам придёшь». Вот как с вашим Александром Невзоровым случилось. За год из самого ненавистного персонажа он стал самым обожаемым. Вся вина отпускается.

ОМ: А хочется море баламутить? Или это случайный побочный эффект?

ЗП: Нет. Это не случайный и не побочный эффект. Это личностный интерес. Некоторые люди иногда предполагают, что и в моём случае, и в других, если человек что-то баламутит, есть личностный интерес. Могу сказать за себя. Передо мной стоят цели, которые меня лично не касаются совершенно. Если я что-то баламучу, высказывая дерзкие вещи или выступая в роли Игоря Северянина, который написал «я гений Игорь Северянин», тем самым бросая вызов, за этим всем стоит не личностный интерес. Не тщеславие за этим стоит. Это лишь желание показать молодым людям современной России, что можно быть успешным, можно быть удачливым, можно быть богатым. Можно быть каким угодно, если ты исповедуешь не западнические взгляды, а сугубо почвеннические, традиционалистские и консервативные. При этом не продаваясь ни государству, ни власти. Этого можно достичь. А у людей в голове сложилось: для того чтобы быть удачливым, нужно вести себя как Ксения Собчак. Это не так. Поэтому я и педалирую какие-то вещи, чтобы до молодых людей быстрее дошло.

НН: То есть к «семи жизням» можем прибавить историю «учитель»?

ЗП: В книге есть спившийся учитель. Преподаватель в университете. Но это мне не грозит совершенно. Алкоголиком я не стал и уже не стану никогда. Но то, о чём я говорю, это не учительство. Это просто демонстрация на своём примере. Есть люди, которые считают, что понимают, что представляли собой те же нацболы и лимоновцы в 90-е годы. Обычно говорят: это неудачники, закомплексованные подростки. А я сейчас, когда прошло 10 – 15 лет с тех пор, могу сказать, что я не неудачник. Я удачливее вас всех. При этом я себя веду точно так же, как раньше. Я просто демонстрирую работу некоторых механизмов бытия.

ОМ: Захар, ты очень часто ездишь в Европу. Какие вопросы тебе задают европейцы?

ЗП: С каждым годом европейцы задают всё более умные вопросы. Я начал ездить туда с 2005 года, когда впервые на французский перевели мою книжку «Патологии». Тогда, конечно, все вопросы были про кровавый путинский режим, Чечню, суровый мрачный русский характер, про то, как скоро у нас восстановится ГУЛАГ и все мы опять сядем за решётку. О том, не хотим ли мы сбежать во Францию и не пугают ли нас жандармы. И на всё это я отвечал. Отвечал более-менее серьёзно, потому что у нас действительно были и остаются эти проблемы. Но с тех пор, как это ни парадоксально, взгляд на нас в Европе очень сильно изменился. Во Франции, в Италии, в Германии всё чаще задают вопросы в форме комплиментов. Люди там начинают воспринимать Россию в чём-то если не как образец, то как надежду. Например, когда речь идет о традиционных семейных ценностях.  Крайний раз там ко мне подошёл один француз пожилой и сказал: «Захар, какое счастье, что вы говорите про семью, традицию, историю и величие своей Родины. У нас во Франции нельзя о таком, так как это сразу является поводом для обвинения в фашизме». Всё больше с симпатией там смотрят на разные наши поступки и события. И на Крым, и на Донбасс, и даже на нашего президента.

НН: Но ездить-то туда стало сложнее? Были же проблемы с въездом?

ЗП: У меня? Нет. Никаких проблем пока не было. Они могут в любую секунду возникнуть. Странно, что по поводу меня не введены санкции. Но я не буду переживать ни одной минуты по этому поводу.

НН: А санкции в отношении Прилепина – это будет круче, чем все ваши литературные премии? Можно эти вещи ставить в один ряд?

ЗП: Не вижу здесь предмета для гордости. Это будет просто дурь европейской бюрократии. Дырку в лацкане себе делать не буду, чтобы повесить медаль за санкции. Я прекрасно понимаю, что я уже сделал и что я делаю. При всей любви к Украине. Те люди, которые находятся там во власти, просто не знают, кто я такой. Для них писатели не являются предметом интереса. А европейской бюрократии тем более нет никакого дела до меня. Думаю, что ничего такого не случится.

ОМ: Если вернуться к литературе: «Лавр» Евгения Водолазкина получил премию «Большая книга». Ведь именно с твоей лёгкой руки этот текст стал так известен.

ЗП: Да. Я был большим его популяризатором. Женя Водолазкин это сам тоже признаёт. «Лавр» – прекрасная книга. Ещё был Александр Терехов. Абсолютно великий писатель. Писатель, которого я почитаю всем своим существом. Если кто-то ещё не читал «Каменный мост» и «Немцы», читайте обязательно. Есть замечательный писатель Михаил Тарковский, живущий на Енисее в посёлке Бахта. Он продолжает линию Распутина, Шолохова, Астафьева, отчасти Шукшина. Удивительный, совершенно волшебный прозаик. Есть мои сотоварищи и собратья по поколению. Миша Елизаров с прекрасным сборником «Мы вышли покурить на 17 лет». Есть Серёга Шаргунов, который только что закончил биографию Валентина Катаева. В России жаловаться на то, что нечего почитать, не стоит. Я всегда могу назвать 5 – 7 фамилий. Допустим, в России никто не прочитал роман Александра Кузнецова-Тулянина «Язычник». А это абсолютный классик. Если вам нравится «Лавр», читайте «Язычник». Там, правда, не про язычников, там про Сахалин в 90-е годы. Это классика в чистом виде.

ОМ: К литературе ещё вернёмся, но хотелось поговорить и про кино. Фильм Учителя «Восьмёрка» уже был в прокате. Как ты его оцениваешь? Насколько Учитель поймал и почувствовал мысль текста?

ЗП: У меня в этой повести своя мысль. У Учителя – своя, в его экранизации. И вовсе не обязательно эти мысли должны совпадать. Тут такой задачи не стоит. Фильм – это совершенно отдельное произведение. Вопрос идентичности экранизации и повести совершенно вторичен. Я знаю людей, которым фильм нравится больше чем повесть. Существует пятнадцать экранизаций Анны Карениной. Лев Толстой мог бы на них как угодно смотреть. Но в конечном итоге для художника – это счастье, когда его тексты интерпретируются максимально далёким от него образом.

ОМ: «Обитель» тоже должна экранизироваться. Как с этим проектом обстоят дела?

ЗП: Это Александр Велединский. Замечательный режиссёр. Автор ленты «Географ глобус пропил» по Иванову и по Лимонову «Русское». То есть у него не первый опыт работы с современной прозой. Он вместе с Валерой Тодоровским сейчас работает. Тодоровский – продюсер, а Саня вместе со своим старшим сыном пишут сценарий. Думаю, что в следующем году, если всё будет хорошо, запустим восьмисерийный фильм. Может быть, будет и полный метр. А может и сериал.

ОМ: А как бы ты хотел больше?

ЗП: Я хочу, чтобы был сериал. Это много времени и пространства. Я хочу там что-нибудь сыграть. То есть мне Саша изначально предложил, а я отказался. А сейчас я раздухарился и стал в кино время от времени играть.

НН: То есть  сам Захар Прилепин не считает, что «Прилепина» стало очень много и он везде? Популярное мнение. Вы не устаёте от этого всего? Или просто пока ещё не наигрались?

ЗП: За этим стоит другая вещь. Просто людей, которых раздражает, что «Прилепин везде», на самом деле раздражают их собственные мысли, что «меня слишком мало». Им себя не хватает, поэтому кажется, что меня много. А если я сейчас скажу, что я устал врать, они завтра будут брать у меня интервью на каждом углу. И тогда не будут говорить, что меня слишком много. Будут говорить, что меня недостаёт: давай приди и расскажи, что ты думаешь об аннексии Крыма. Кроме всего прочего, я реально четыре месяца в году нигде ни в чём не участвую, никуда не езжу. С первого июня по пятнадцатое сентября я живу в своей деревне анахоретом. И в это время никто не замечает, что меня нет. Однажды я провёл эксперимент. Я специально год не выступал. Никто не заметил. Все всё равно думают, что я есть всё время.

НН: Если мы говорим про разные виды творчества, то про музыку и детей вопрос. В одном интервью тематическому родительскому изданию Захар Прилепин рассказал, что его дети слушают то же, что и отец, – русский рэп. «25/17», «Лёд 9» и т. д. Спустя несколько лет дети всё то же слушают или как-то изменились интересы? Может быть, Rolling Stones? Или изучают техничные рифы Юрия Лозы?

ЗП: Думаю, что «роллинги» и Лоза – это одно и то же. Через запятую. Кит Ричардс, Лоза. Старший сын сейчас действительно слушает всю рок-классику. И я в детстве переслушал всю рок-классику. Когда дети подрастали, я перешёл на рэп и русский рок-н-ролл. А сейчас сын подрос и сам восполняет свой багаж. С мамой дети слушают Рахманинова, Свиридова. Мама у нас любит классику. И они с удовольствием делают это вместе. Я сам уже не так остро чувствую наши рэп-команды вроде CENTR, Гуф Слим и компания, но второй сын их слушает с удовольствием. Стырил у меня из машины все их диски и слушает теперь дома все эти песни с нецензурной лексикой про наркоманов.

НН: А что папа про это думает? Сын потом внезапно всё это процитирует ведь.

ЗП: Дети могут процитировать, я об этом ничего не буду думать. Я вообще против всякого ханжества. Дети ходят в спортсекции, ходят в школу, на улицу. Они слышат всё, что надо услышать. Делать вид, что это плохо, – нелепо. Я сам слушал русскую музыку, там и у Башлачёва с Гребенщиковым встречалась нецензурная лексика. У моего папы это не вызывало никакой реакции. При этом все были нормальные и образованные люди и прекрасно знали, что всё это есть и у Есенина, и у Пушкина. Нормально к этому отношусь и считаю, что это противоядие. Дети должны понимать, что жизнь разнообразна.

НН: Если дети будут слушать «Ленинград»?

ЗП: Я и сам слушал Шнурова одно время. Мне нравился «Ленинград», пока не появилось ощущение, что это некое воспроизведение какого-то образа. Я люблю, когда кровоток вен отвечает за каждое сказанное тобой слово. А тут теперь такой шоу-биз. Но Шнуров в этом смысле гений, конечно. Он пародирует людей, а люди думают, что он всерьёз к ним относится. Или думают, что он пародирует кого-то других, но не их. Он играет на этом неизъяснимом национальном совершенно зверским образом. 

НН: А разве Прилепин не с теми же категориями работает? Не с теми же стереотипами национальными, которые есть? Принцип-то тот же. Подача иная.

ЗП: Знаешь, так можно сказать, что и Есенин блатной поэт, и он делает примерно то же, что и Михаил Круг. У Есенина есть про ту же самую школу.

НН: И найдутся люди, которые скажут именно так.

ЗП: А не надо повторять благоглупости.

ОМ: У тебя четверо детей. У тебя есть с ними контакт? Бывает так, что ты чему-то удивляешься, забывая, что ты сам был ребёнком?

ЗП: Нет. Я в плохом смысле не удивляюсь ничему. Ну, есть какие-то вещи, когда мы с женой сами себя не узнаём, и они нам кажутся иногда ленивыми и не столь инициативными. Хотя когда мне было пять лет, все соседи были абсолютно убеждены, что я аутист, хотя тогда такого слова не знали. Я до школы шнурки не умел завязывать. А когда мне было четырнадцать лет, мои дядя и тётя были убеждены, что я и машину не буду водить, потому что «мальчик не в себе». Мальчик стихи читал. А когда они сейчас видят меня, то у них когнитивный диссонанс. Так что не стоит на этот счёт переживать. Вообще, дети, медленно созревающие, потом дольше проявляются. Это не общий закон, но иногда я такие вещи замечал. Был у нас пацанчик из школы, с тонкими руками, которого никто не замечал, бедный, напуганный. А потом вижу его спустя 20 лет, а он хирург. Вот с такими ручищами. Крепкий, моложавый. Просто бог богов и царь царей. А те, кто были хулиганами, сейчас просто зомби неживые. А были парни «кровь с молоком». Я ещё когда работал вышибалой в ночном клубе, мне было 22 года. И вдруг приходят эти хулиганы, и я вижу, что их уже в буквальном смысле просто нету. Несколько лет назад они вызывали у меня ужас. А потом я их просто пальцами выводил из кабака. Другими словами, у кого-то что-то быстро перегорает внутри, а у кого-то долго готовится. В этом смысле к детям нужно с терпением относиться. Они не обязаны немедленно соответствовать родительским представлениям. Потом отыграют своё, если судьба к этому их предрасположит.

ОМ: А ты сам-то тогда кем хотел стать?

ЗП: Я никем не хотел стать. Вообще ни о чём не думал тогда. Помню, что в 14 лет все девочки в классе делали такие тетрадки-анкетки. Как правило, для чего это делалось? Если девочке надо было узнать – нравится ли она тому или иному мальчику, она запускала по всему классу эту анкету и там обязательный 18-й вопрос: какая девочка в классе тебе нравится больше всех? Чтобы тот парень ответил или хотя бы инициалы поставил. И там я написал, что хочу быть артистом театра и кино. Не знаю, с чем это было связано. С тех пор я больше не хотел никогда быть артистом. Потом я хотел быть военным. Короче, хотел я книжки читать всю жизнь. Этим и занимался.

НН: По просьбе нашего гостя поет Александр Ф. Скляр «Миллионы (Когда война на пороге)». Мы знаем, когда появилась эта песня. Мы помним, что до этой песни БГ записал «Любовь во время войны». Потом Александр Феликсович появился. Скажите, Захар, неужели было не понятно, чем закончится вся эта история на юго-востоке Украины, когда туда поехали наши чудо-богатыри, любители играть в реконструкции? Они сами потом говорили, кто «первым нажал на спусковой крючок».

ЗП: Ну, во-первых, два человека на Донбассе погибли до приезда Стрелкова. Они были обстреляны «правосекторцами». И даже первая смерть в Славянске не была делом рук, как вы выражаетесь, «реконструкторов». Там «Правый сектор» (запрещённая в РФ организация. – Прим. ред.) устроили большую драку около храма, погиб один ополченец. А что касается некой иронии про «чудо-богатырей», то это замечательные люди. Они такие же «чудо-богатыри», как те же запорожские казаки и хлопцы из АТО, которые почему-то не вызывают таких эмоций у задающих такие вопросы. Я хочу сказать, чем это должно было закончиться, по мнению задающих этот вопрос: всё должно было закончиться немедленным примирением, танками и победой «великого майдана» над Донбассом и Луганском. Но этого не произошло. По сути, была создана новая государственность. Даже две новые государственности. И они будут существовать. Они будут увеличивать своё пространство. Они будут отвоёвывать своё право на жизнь. И поэтому всё произошло так, как должно было произойти. Иначе произойти не могло.

НН: А цена в десятки тысяч трупов? Миллионы людей, которые лишились своего привычного быта?

ЗП: Вы не ловите меня, знаете, на этом гуманизме.

НН: Просто интересно, как вы это воспринимаете.

ЗП: Люди, которые это спрашивают, они как будто говорят, что это там устроили ополченцы. Приехали туда на самолётах, на танках и на бронетранспортерах другие люди. Они эту цену и платили, чтобы отвоевать эту территорию, которую они не смогли отвоевать. Почему с них-то не спрашивают? На кой чёрт они пришли туда? Дали бы федерализацию, которую они могли дать сразу, и не было бы этого ничего. Почему этот вопрос ко мне? Я не пойму! Ко мне, а не к господам Порошенко, Турчинову, Ярошу и господину Шендеровичу?! Вот у них и спросите, знали ли они, чем закончится? Они не знали! Они думали, что быстро всех победят. Оказалось, что не победили! И вообще история любой государственности, любого народа, православия, христианства, католичества, любой религии – это бесконечное количество жертв! И не надо здесь играть в дуракаваляние! Все народы, все языки рождаются в муках, как и любые люди. Ничего с этим не поделаешь. Оправдания этому нет. Но и кривляться и делать вид, что это вчера появилось на Донбассе, тоже ни к чему.

НН: А что должно случиться, чтобы Прилепин стал сам применять силу? Взял в руки оружие или просто в морду дал? Мы беседовали в эфире с одним «борцом за традиционные ценности», который ищет сатанистов в аэропорту, а потом плюёт им в лицо. Артюх у него фамилия, слышали, наверное. Вот он говорит, что готов к драке, если видит, как взрослые обижают детей. Только он не про тех детей, которых в детских домах обижают, а про неких «растлителей». А у Прилепина какие границы для перехода к насилию?

ЗП: Все это совершенно очевидные вещи, которые понятны каждому человеку. Они касаются детей, женщин , и прямых оскорблений, и всего остального. Что касается оружия. Я беру в руки оружие. Я даже этого и не скрываю. Я могу им при необходимости воспользоваться. А всё, чему было необходимо произойти, уже произошло. Оскорбления, нанесённые моей родне на Донбассе, являлись вполне достаточными для этого основаниями.

ОМ: Вопрос от наших пользователей – про главную роль в кино с Сергеем Гармашем. Прилепин там бандита играет.

ЗП: Для самого Гармаша, возможно, это будет новостью, не знаю, до какой степени дошли переговоры с ним, но там есть ряд замечательных актёров, которые уже дали согласие. Я про этот фильм рассказывать не буду. Мне написали замечательные парни вопрос: не хочу ли я сняться в кино? Я спросил, сколько они мне готовы заплатить. Они ответили. Потом прислали сценарий. И сценарий оказался просто оглушительно хороший. До мурашек. Естественно, я с удовольствием на это согласился. И в мае уже съёмки начнутся. Я там не в прямом смысле бандит. Такой странный трагический персонаж. Рано делить шкуру неубитого медведя. Снимемся и будем выступать.

ОМ: А волнения нет? Ты же не актёр.

ЗП: Раньше было некоторое волнение. Я ведь и не певец. И когда на сцену выхожу, было волнение. И когда на телевидение выходил, понимал, что на тебя сразу смотрят миллионы людей. Если про это думать, можно сразу рехнуться. А потом я снимался в трёх или четырёх фильмах. И потом я вижу, что настоящие актёры, они ведь делают ровно то, что и я. Помимо некой техники, которая там есть и ею нужно обладать, я в юности стихи читал и получал разнообразные призы. Просто нужно отпустить путы свои. Дух свой отпустить, и всё начнёт работать. Надо свободу вот эту в себе лелеять. А когда на сцену выходишь… Я на стадионах выступал. Это было третье выступление, а там 15 000 человек. Только что передо мной пел Коля Расторгуев, а после меня будет петь, условно говоря, группа "АукцЫон". Кошмар! Что я здесь делаю? Отпускаешь себя и видишь, как люди начинают эту энергию воспринимать. Это работает где угодно. Это общие законы и для войны, и для театра, и для литературы. Если есть внутренний дух, сила и свобода, то это начинает работать.

НН: Нас спрашивают, общается ли Прилепин с Лимоновым сейчас?

ЗП: Конечно я общаюсь с Лимоновым. Я член политсовета партии «Другая Россия». Мы недавно виделись, и вообще часто видимся в последнее время.

НН: А в какой момент Прилепин согласился участвовать в проектах Владислава Суркова? Что именно повлияло или просто Лимонов перестал вас одёргивать? И нам пишут про некую «известную встречу с писателями, куда Прилепин не пошёл». 4 – 5 лет назад дело было.

ЗП: Это не имело никакого отношения к Суркову. Я был дважды на встречах с Путиным. Один раз отказался. И когда я иду на такие встречи, всегда найдётся кто-то, кто скажет, что пошёл, значит, с властью договорился, или отказался, значит, тебе нечего сказать и ты боишься. Не знаю, как с такими людьми разговаривать. Первую встречу устраивала администрация президента и люди по линии Минкульта. Причём после этой встречи с Путиным, теперь уже можно, наверное, про это сказать, – человек, который был ответственен за эту встречу, был уволен. С меня взяли обязательство, что я не буду говорить про политику, и я 20 минут говорил про политику. И ему сказали, парень, ты не отработал. С другой стороны, это повлияло на интерес людей во власти, потому что они стали звать меня на другие встречи.

НН: Мощная презентация.

ЗП: Не знаю. Это же не показывали по телевизору. Это был частный разговор. Я это делал не славы ради. Это никуда не вышло, и никто не знает, как это было, кроме меня и тех свидетелей, которые там были. Поэтому я ни к каким проектам Суркова не имею отношения. Если я буду иметь к ним отношение, я не буду по этому поводу переживать и спрашивать ваше отношение к этому. Я участвую в своих собственных проектах. Если мои интересы совпадают с кем бы то ни было, я могу свои интересы с кем бы то ни было объединить. Если Донбасс – это проект Суркова, то да, я участвую в проекте Суркова под названием Донбасс.

ОМ: Снова к литературе. У нас много филологов-писателей. В частности, Водолазкин. Андрей Аствацатуров – филолог. Тебе мешает образование филолога?

ЗП: Меня не надо сравнивать с Аствацатуровым и с Водолазкиным. Это делает мне много чести. Аствацатуров – настоящий профессор, исследователь и реальный работник. А Водолазкин – ученик Лихачёва. И может быть, он один из крупнейших специалистов по древнерусской литературе. А я двоечник-филолог, который закончил филфак в 90-е. Ну, какой я филолог? Просто меня в юности принудили прочитать весь свод мировой классики. Изучить латынь, основы мировой культуры и основы языкознания. Я всё это забыл, но когда я работаю и пишу, внутренне рассуждаю, я знаю, как всё обстоит на самом деле. Я не могу это сказать словами точно. Но я знаю, где правда, а где неправда. Это мне помогает. Я чувствую фору перед писателями, которые не имеют этого образования. Но я не филолог. Я по другой части.

ОМ: Ты можешь про себя сказать – я герой нашего времени?

ЗП: Что я шизофреник, что ли?

ОМ: Никто не ответил ещё на этот вопрос. И ты не скажешь, кто герой сегодняшнего дня.

ЗП: Почему? Я скажу. Моторола – герой сегодняшнего времени. Мои сотоварищи нацболы. Женя Павленко покойный, питерский нацбол, – герой нашего времени. Просто такие вещи в качестве самопрезентации не произносятся. В русской литературе такое произносится только в качестве задора – «Ай да Пушкин, ай да сукин сын» или там «Я поведу вас на Берлин». А всерьёз на эту тему рассуждать – это для психически больных людей.

НН: А если дети пойдут по стопам этого Моторолы? Вот он как образец для поведения?

ЗП: А я уже хотел старшего сына туда свозить, чтобы немного упорядочить ему миросознание. Но он пока школу заканчивает. Но я от своих планов не отказываюсь. Для того чтобы понять, что не о чем переживать и не о чем тосковать, надо иногда посмотреть, как реально обстоят дела в тех местах, где есть о чём переживать.

ОМ: А есть своя книга, которая дороже всех остальных?

ЗП: Я очень мало о них думаю. Я их не перечитываю. У меня ощущение не стыда, и не брезгливости, и не прошлого, а просто, что это уже какие-то отдельные вещи. Вещи, со мной не имеющие связи. Пока они близки, бывает такое, что я читаю статью про какую-нибудь «Обитель», диссертацию, курсовую, сейчас их пишут уже, и я думаю, как интересно пишут, возьму и перечитаю. И думаю, что да – неплохо. Вот «Семь жизней», которую только что выпустил, я её 3 – 4 раза перелистал и доволен. Скоро и она отомрёт. И  про неё я тоже думать не буду.

ОМ: Как ты пишешь? Ты пишешь и откладываешь, а потом перечитываешь? На какое время откладываешь?

ЗП: Не-не-не, мне некогда откладывать. Ритм жизни достаточно насыщенный. Я пишу каждый день. Ничего не откладываю. С 8 утра до 12 дня и с 20:00 до полуночи. Как правило, такой у меня график. В лучшем случае потом я день-два могу дать тексту полежать, пока его моя любимая женщина, жена моя читает, чтобы она что-то сказала. Она единственный мой читатель такой. Из 14 книжек она так прочитала наверное 10. Но иногда я так тороплюсь получить гонорар, что говорю ей, что она потом уже книжку прочитает. 

ОМ: За разговоры о Донбассе убит музыкант группы "Любэ", также был избит Вадим Левенталь. Первые звоночки того самого гражданского противостояния, которое при определенном стечении обстоятельств может легко выродиться войну?

ЗП: Я не думаю, что в России это гражданское противостояние имеет столь жестко очерченные результаты. Круг тех людей, которые испытывают бешенство и недовольство по поводу взглядов того же самого Вадима Левенталя или моих, – это маленький круг людей. В Петербурге их тысяча или две тысячи человек. Никакая гражданская война в этом смысле невозможна, а в Рязани, Туле, Красноярске их по 55 человек. Поэтому нет. В целом то, какое количество людей дико возбуждены, причем как среди либералов, так и среди патриотов, – это малый сегмент. Поэтому нет. Другое дело, я не знаю пока ни одного патриота, который забил человека насмерть, а Вадима Левенталя ударили по голове. А ближайшее окружение Паши из группы "Любэ" (это моя личная информация), они мне передали, что там был серьезный и злой спор по поводу Донбасса. На меня уже «набросились» какие-то взвинченные персонажи, что я это все придумал. Это сумасшедшие люди. Я такие вещи не придумываю. Я знаю их из первых уст. Я просто решил замолчать, дождаться, когда официальная информация по этому поводу пойдет, чтобы не спорить с дураками. 

ОМ: Возвращаемся к искусству опять? Серебряный век: почему тебя это интересует?

ЗП: Серебряный век  – это мое благое сумасшествие. Мы переехали из моей деревни Ильинка в Рязанской области, где я вырос, в город Дзержинск. И я в возрасте 9 лет начал читать стихи. Естественно, начал с Сергея Есенина, потому что он тоже рязанский. А потом уже к 14 годам я всю поэзию изучил: от Есенина пошел Блок, Бальмонт, Белый. И я абсолютно погружен был очень многие годы во всю эту среду, поэтому и роман «Обитель» я стал писать на материале 20-х годов. Там и язык, и эмоции, связанные с тем временем. Это не лагерная даже тема, а тема исхода, последнего аккорда Серебряного века. А сейчас я занимаюсь не Серебряным, а Золотым веком: пишу про предпушкинскую, пушкинскую и постпушкинскую пору. О том, как литератор, поэт, критик, писатель, художник, как они участвовали напрямую в военной и политической жизни страны. Потому что сегодня это уже смотрится диковато. У нас помнят, что воевал Денис Давыдов и Николай Гумилев. На самом деле 90% литераторов первого и второго ряда участвовали во всех военных аферах, аннексиях и прочих чудачествах Российской империи. И аннексия Финляндии, и польские восстания, и зарубежные походы, Кавказ: я решил просто написать 20 – 25 биографий небольших. Это будет называться «Взвод, ополченцы и офицеры русской литературы». Потому что об этом у нас плохо знают, а там такие персонажи, что любой Че Гевара будет покуривать от зависти в сторонке. 

ОМ: В какие времена художнику легче творить – сейчас или во времена Гумилева? 

ЗП: Сейчас легче конечно. Александр Абрамович Кабаков, замечательный писатель, сказал, что большей свободы для русской литературы не существовало никогда, чем в современности. И в советское время, и в досоветское время, во все времена существовал тот или иной цензурный диктат, сейчас же писатели выпущены как дикое стадо на волю, могут все, что угодно, говорить, и ничего им за это не будет. Давайте прямо скажем, не будем же мы валять дурака, изображать из себя фарисеев! Людмила Улицкая и Борис Акунин высказывают жесткие критические взгляды по поводу творящегося в стране. И на всех лотках страны их книги лежат на самом заметном месте. И никто им слова не говорит по поводу всего ими произносимого. Вот мы должны просто в этом отдавать себе отчет. И я вас уверяю, что на первых рядах любой европейской страны не стоят 3 – 4 – 5 – 7 писателей, которые своей стране ежедневно предъявляют счет. Такого нет ни в одной стране мира. В этом смысле даже ситуация с художественно-литературной демократией в России – одна из первейших в мире. Я не скажу про журналистику, про телевидение – это отдельный вопрос. А в литературе свобода – плюй куда хочешь, ничего тебе за это не будет, даже еще могут премию вручить. 

НН: Про политику – не планируете ли реанимировать движение «Народ»? Или «Другая Россия» – этого достаточно?

ЗП: Конечно достаточно. Я и в движении «Народ» участвовал только, чтобы подтянуть правые движения к Лимонову и к «Другой России». И когда это не получилось, я тут же эту историю закрыл. А так  – я не собираюсь идти в Госдуму, хотя много по этому поводу разговоров идет. Других я поддержу. Возможно, Сергея Шаргунова, если он пойдет от КПРФ.

НН: А вас агитируют? Кто вербует? 

ЗП: Мне предлагали практически все партийные организации в России, на том или ином уровне спрашивали о возможном сотрудничестве. И я поддерживаю все консервативные силы безусловно, но я не могу поддерживать всех сразу, поэтому я выбираю моих товарищей с близкими мне убеждениями. 

НН: То есть теория малых дел – править изнутри, войти, например в «Единую Россию», не сработает? Это весьма консервативная контора.

ЗП: Нет, в «Единую Россию» я не собираюсь входить (смеется). С ними вряд ли мы найдем общий язык. 

ОМ: Как у вас находится на все время? Писать книги, статьи, отвечать всем в ФБ, имея четверых детей еще к тому же? 

ЗП: Есть набор каких-то привычек, которые отчасти, возможно, это объясняют. В моей жизни мало спама, я не рефлексирую, не впадаю в запои, не гоняюсь за девками, у меня не работает входящий звонок телефона, я общаюсь по СМС, у меня нет дома телевидения, я всегда встаю в восемь утра, я не веду ночной образ жизни, я никому не завидую, не впадаю в депрессии. И потом, у меня много детей, они дисциплинируют, заставляют много работать, четко рассчитывать свой график. Это просто, как говорили про Лимонова, организованный бунт, порядок в голове, внутри. 

НН: Про милитари-тематику: в России есть «ядерный щит», но его давно не «проверяли». Как вы считаете, не пора на Новой земле уже что-нибудь бахнуть, чтобы всем показать, какие мы крутые?

ЗП: Мы уже показали, какие мы крутые, в Сирии. Акция презентации оружия в Сирии на всех подействовала, хотя сам факт демонстрации был не первой причиной. Иногда все державы демонстрируют мускулы, это нас касается в том числе. У нас нет проблем с бомбами, как говорил Станислав Белковский, когда присоединили Крым: бросьте на них самих ядерную бомбу, у них все заржавело. Это неправда.

НН: Мы знаем, что на спорных территориях, например в Нагорном Карабахе, Россия продает оружие и тем, и тем. Это нормально?

ЗП: Если бы Россия продавала только Армении, говорили бы: вы проклятые империалисты. Если бы только Азербайджану, говорили бы другое, а если продают и тем, и другим, то тоже плохо. А если не будут продавать, будет продавать им, условно говоря, Турция или Америка. Тогда будет нормально, что ли? Что оружием торгуют другие люди, а не мы? Мы не выдаем себя ни за гуманистов, ни за мальчика с цветочком, который бегает по ромашковому полю. Мы страна, которая имеет те или иные наработки, в том числе и вооружение. И мы им торгуем. 

ОМ: Были новости, что больше 50% россиян скучают по Советскому Союзу. Скучаешь?

ЗП: Я не скучаю, я знаю, что он невозобновим, но у нас в России парадоксальная ситуация. У нас  культурный истеблишмент насквозь либеральный, у нас власть выдает себя за всеобщих патриотов, но на самом деле тоже неолиберального толка, а половина населения – «левые». И процентов 30 точно будут голосовать за левых. А если бы появилась сегодня такая разумно-радикальная левая партия, она бы вообще собрала все сливки.   

У нас народ умнее своей власти и умнее интеллигенции. У нас страна будет неизбежно леветь. Эта колоссальная масса в 50 миллионов человек, она будет и зримо и незримо влиять на эту ситуацию. Она заставит всё равно не мытьём, так катаньем видоизмениться страну. Даже если бы не пришёл Владимир Владимирович Путин, а был по-прежнему Борис Николаевич Ельцин при власти, именно этот народ и эта незримая масса заставили бы его присоединить Крым. Сегодня бы Ельцина за это ненавидели так же, как сейчас ненавидят Путина за это. У нас народ определяет всё, хотя он ни на что не влияет и никак не участвует ни в чём. Вот это незримое влияние массы – оно сильнее всего.

НН: Вопрос про разные жизненные позиции. У нас, когда люди сталкиваются лбами по любому вопросу, тут же начинается агрессия, рычание и кулаки. Обострения в обществе были, есть и будут. Убийство музыканта «Любэ» – тому подтверждение. Можете дать совет, как сглаживать эту напряжённость? Как ни крути, точек зрения всё равно будет много и не все хотят в едином порыве шагать. Как не скатываться от напряжения к мордобою?

ЗП: Это напряжение имеет различные градации. Ту же политкорректность и толерантность доводят уже до абсурда, когда начинают воспитывать детей однополые пары. Давайте слоник и коза усыновят вашего ребёнка. А состояние конфликта идеологического – совершенно нормальная ситуация. Когда существует условный Герцен, Радищев и господин Курбский, пусть они живут в одной стране и спорят со своими оппонентами. Но, когда дело касается прямого конфликта, поддержки стреляющих людей и подвоза гуманитарной помощи в зону АТО, тут моя толерантность и политкорректность начинает давать трещины. Идеологические споры я и сам легко провожу со всеми своими оппонентами, никого не обзываю и никогда не употребляю нецензурную лексику по отношению к своим оппонентам, если они первыми не начинают это делать. Тем более я не занимаюсь рукоприкладством. Но если я нахожусь в зоне военного конфликта, то там все эти вещи отходят на второй и третий план.

НН: Я немного о другом. Не про передовую. Мы же видим, как по нашему обществу гуляют волны ненависти.

ЗП: А что, у нас драки происходят? Ничего нету. Ну, вот попало Вадиму Левенталю. Убили Пашу. Но это не ко мне. Эти претензии к тем людям, которые так сильно переживают за Украину, что позволяют себе бить умнейшего, интеллигентного Вадима Левенталя. Вот это нормально! Ударили стаканом по голове. Если бы стаканом по голове ударили господина Пионтковского или Шендеровича, шум бы был на всю Россию. А про Вадима никто даже не написал. Меня подбешивает, что те люди, которые это делают, они и спрашивают сейчас с меня о невоздержанности.

НН: Отвечаю. Это не те люди спрашивают.

ЗП: Россия строилась и приобретала все свои пространства за счёт необычайного милосердия, благоразумия и доброжелательства. Поэтому мы и адаптировали колоссальное количество народов и имеем самую большую страну в мире. И все эти вскрики и вопли о том, что надо русифицировать все народы, живущие в России, что нет никаких украинцев и прочая ксенофобия, это мне глубоко неприятно. Вести себя нужно другим образом, полностью противоположным. Если ты хочешь воевать – иди и воюй. Если ты сидишь и воюешь дома на диване, обзывая всех подряд, то ты не прав, господин патриот. Не хочешь воевать, тогда помалкивай. Украинцы есть. Все народы, живущие в России, имеют право на существование в России. И Россия никогда бы не построилась, если бы её строили вы! Россию строят добрые, благожелательные, разумные и мужественные люди.

НН: Когда выходит книжка с набором эссе про военных из прошлого?

ЗП: Я только начал работать. Думаю, через год будет. А к лету должна выйти книжка «Всё, что должно разрешиться». Результат моих личных встреч с Захарченко, Моторолой и другими ополченцами. Это то, что вам не расскажут в программе новостей. Это то, что я видел и слышал своими глазами и ушами.

Беседовали Николай Нелюбин и Ольга Маркина

"Фонтанка.Офис"