ПоделитьсяСоздатель знаменитого театра «Дерево» Антон Адасинский рассказал в студии [Фонтанка.Офис] о своих спектаклях в музее «Эрарта».
В студии [Фонтанка.Офис] – странный и особый актер Антон Адасинский размышляет о добре и зле, предупреждает про опасное поколение тридцатилетних и делится планами на будущее.
Полностью встречу с Антоном Адасинским смотрите на видео.
– Я 18 лет не смотрю телевизор, у меня нет радио. Всего избежать, конечно, трудно – лезет история всякая. Но я стараюсь ограничить себя от всех информационных ненужных мне вещей, что касается политики, бизнеса. Это просто связано с моей работой. Если я должен писать стихи, придумывать метафизические спектакли, сказочные вещи, то мне никак эта политика помочь не может.
- Я знаю, что вы избегаете четырех вещей в спектаклях: секс, политика, насилие, религия.
– Мы стараемся избегать. Секс – это не только мужчина и женщина. Там совсем другие вибрации. Религия... априори ситуация между человеком и Богом сегодня просто дележка приоритетов и все основные войны, основное кровопролитие, жертвы, нищета, насилие происходят только на религиозной почве. И не потому, что народ все это хорошо понимает, а, наоборот, от неграмотности людей, которые даже не знают, за что воюют. Никто толком не знает ни Коран, ни Тору, ни Библию. Я стараюсь себя поставить в сторону. Это как эксперимент. И еще могу рассказать анекдоты хорошие.
- Расскажите.
– Одна история такая, не то, чтобы анекдот. Леня Лейкин, мой друг, клоун из «Лицедеев», такие байки рассказывает, что я даже не знаю – придумывает, не придумывает. Вечер встречи с ветераном войны в норвежской школе. Каждый год происходит одно и то же. В 9 классе собираются гопники норвежские, приходит один и тот же моряк и рассказывает им байки. А те обязаны его слушать. Они его подкалывают, как могут издеваются. Приходит с усами, с погонами, красавец и что-то начинает говорить. – А было страшно на войне? Он сбился с темы, говорит: – Было. Вели сухогруз, там было 17 тысяч детских кукол. Я плохо поставил боком (сухогруз), возле Мальмё волной накрыло. Легли на бок и все 17 тысяч кукол хором сказали «Мама».
- Вот видите. А нас вами пугали. «Если вы что-то не так скажете, Антон может взять и уйти». Оказался – прекрасный, душевный человек. Антон Адасинский не случайно сейчас находится в Петербурге. На сцене «Эрарты» проходит спектакль театра «Дерево» «Мефисто Вальс». Вчера был первый спектакль, 11, 12 , 13 и 14-го марта.
– Потом будет один день паузы, в который меня будет колбасить. Потому что 16-го я должен выйти на сцену в нормальном виде, в пиджаке, в рубашке, даже с галстуком может быть. С тремя гитарами, с десятью примочками. С микрофонами, с разложенными текстами. И будем анализировать целый вечер по поводу моей музыки, поэзии, моих сказок. Это будет звукослово. Я вообще к этому не готов, мне очень хочется попробовать. Это в первый раз, я очень много пишу, вышла моя книжка в он-лайне, называется «Ракушка». Там пока только 32 рассказа Это простые короткие притчи, эссе. Это можно рассказывать – такие байки классные, с гитарой. Я подумал, что нужно попробовать. Я уже много пробовал, у нас была группа «Позитив бэнд», альбом лежит на столе «Кошка на баяне». Это все наши эксперименты музыкальные. Но я все еще ищу форму. С роком стало тяжело. Русская музыка стала... Путешествие рок-н-ролла по Руси стало сказкой такой. Найти форму, исполняя музыку сразу при людях, без консервов, без записи, без болванок прокрученных – это непросто. Нужно уметь владеть аппаратурой, говорить тексты и петь одновременно. Погружать людей в какой-то транс. В общем, задача есть. Приходите 16-го на вечер, приложите руку к уху и идите за билетами.
- Что касается «Мефисто Вальса» Накануне прошел первый спектакль, как публика?
– Я не понимаю, где я нахожусь. В Швейцарии, Италии, даже в Москве я понимаю. Вчера я на сцене не понимал, в каком космосе нахожусь. В зале полная тишина, необычайная концентрация внимания на том, что мы делаем. На мне лежала необычайная ответственность. Это были все наши новые люди. Новые люди для нас. И для них форма, которую мы делаем, была очень новой. Но ни одного айфона, ни одного писка, ни одного фантика. Реально люди смотрели, как завороженные. И в конце, когда мы уже закончили, минута – тишина. Две минуты. Три. Первым зааплодировал монстр Миша Шемякин. Мы начали делать спектакль когда-то давно у него в замке. После фильма «Фауст», когда он вышел и получил все премии, я понял, что с ролью Мефистофеля я справился. Но где-то не дотанцевал. Потому что мне там было запрещено танцевать и двигаться. Меня уже ночью дергало всего – сводило мышцы. И придумал свою форму отношения человека и вот этого так называемого дьявола. У нас очень много поговорок про черта и очень мало про Бога. Каждое второе слово – «черт побрал». Он к нам очень близок. И я захотел это сделать, найти в человеке семь или восемь красок. Взял для этого музыку Хольста «Планеты». Великолепные композиции. Пропустил через себя Венеру, Марс, Меркурий, потому что к каждой планете есть приписка: «мистический», «несущий войну», «несущая рождение». Из ремарок к каждой планете я придумал по большому куску. Это было трудно – прошло три года после премьеры, мы очень долго не играли, я изменился. Оказывается, человек меняется очень мощно. И то, что было круто и легко три года назад... На сцене меня трясло – какие-то вещи я уже не могу делать.
- Антон, на что вы смотрите, чтобы вспомнить, каким вы были тогда?
– Я смотрю на фото спектаклей. Это уже другие плечи, руки, другое открытие. Это для меня точка отсчета.
- Многие считают: зло всегда конкретно, добро всегда абстрактно. Поэтому люди, которым хочется порядка, рано или поздно сваливаются на темную сторону силы. Как вы считаете?
– Например, умирает человек. В русской ситуации слово «отмучился» вроде исчезло. Это опущенные головы, мрачные повязки, пропитой товарищ в крематории. Априори очень грустная история. Приезжаю в Мексику, умер человек. Там это праздник – наконец-то человека допустили к Богу. В разных местах отношение к такому важному событию, как смерть, абсолютно другое.
Если спросить – парень, что такое плохой поступок? Он будет делать – спилить дерево, убить собаку. Нет – можно переспорить любого человека, что это не плохой поступок. Даже война – не плохой поступок. Это нормальный баланс в жизни, потому что войны нужны, чтобы поменять поколение, поменять генетику, это необходимо для возмужания человека. Что такое на самом деле хорошо? Отдать все свои деньги голодающим Анголы. Все кухонные разговоры в квадрате абстрактны: никто толком плохого не сделал, потому что кишка тонка. Хорошего – тоже, потому что возможностей нет. Все это вибрации над кухонной плитой. У меня был странный случай, когда пьяный в поезде мне говорит – Бог есть? – Есть. Он же добрый? А чего так много плохого вокруг? Он так просто это сказал, что я потом полночи размышлял, где мы живем. Утром продолжил разговор: «Библия-то была нам подброшена, она была написана на другой планете». Меня – как гвоздем. Конечно, можно было с ним подискутировать Но спорить об этом страшно.
- Бывают моменты, когда вы думаете: «Все, дальше не пойду, сделаю шаг назад»?
– Я бы сделал остановку. Самое лучшее – неподвижность. Ты ничего не делаешь, не производишь, не продюсируешь, не занимаешься никаким прогрессом, не создаешь ни бомбы, ни патроны, ни конфеты «Красная шапочка» – и понимаешь, сколько вокруг носится всего, что делает из нас идиотов. Это продумано целыми институтами, как нас разводить. Нас разводят так, что мы ничего не можем заработать – только на выживание. У меня Мерседес, прошел 150 тысяч и начал рассыпаться весь. Покупайте новое. Аккумулятор, выпущенный год назад, уже не подходит. Все становится мелким и очень кратковременным. Нас настолько погрузили в вещи. И когда я замолкаю, то понимаю, что мой главный враг – интернет, через который мои друзья, собутыльники, сотрудники, совладельцы погибают. В фейсбуке, в контакте, деградируют полностью. Они спят с дисплеем под подушек. Это ужас, это не остановить. Мы выступали в Гамбурге, в клинике для детей, зависимых от компьютера. Еще в те годы, когда мышки были на проводах. Это был 1998 год. У парня сведен лучевой нерв, он без мышки жить не может. Ему дают фейковую. Прошло 18 лет и стало вообще круто. Поэтому интернет, со всей грязью и порнухой, входит в подкорку. Очень страшно на это смотреть. Но ситуация меняется – сейчас у нас в Германии, где я живу, считается дурным тоном прийти в кафе попить кофе и положить телефон на стол.
- Человек человеку сейчас кто – враг, друг?
– Опять на примере воспитания детей. Когда заканчивается свобода ребенка и он должен ходить так и так и 8 часов быть в школе. И это обязательно должно быть. Все эти школы Монтессори – «делай, что хочешь, потом найдешь свою дорогу» – все это приводит к тому , что сейчас многим вокруг меня 30-35 лет и они все еще ищут себя. Это пике, путь в одну сторону. Это очень сложный путь людей, которые не нашли себя в 25 и сейчас выпали из жизни и остались не у дел. Этот возраст сейчас очень опасный.
- А что с ними не так?
– Их профессия сейчас никому не нужна. Он был менеджером, когда все делалось по телефону, сейчас уже другие скорости. Он был фотографом, который занимался пленочкой, у него было ателье. Сейчас люди снимают на айфон кино. А он не успевает догнаться даже до приложения. Люди отстали. Нужно взять себя в руки и какую-то профессию успеть догнать. Сейчас у нас в Германии съемки, всем ребятам-технарям 23-24 года. Они владеют сложнейшей техникой – и это молодые ребята. А те, кто работали с аналогом, все еще сидят в мини-дисках, пленках, катушках и будут сидеть. Есть еще сумасшедшие, которым требуется их работа, но их мало. Продолжу позитивно – сейчас поворот в сторону аналога безумный. И я сам там сижу полностью. Я снимаю на свою лейку, 36 кадров. У меня нормальный не очень дорогой ламповый усилитель. Я был в Индии и не сделал ни одного кадра на телефон. Это круто.
- В театре «Дерево» много ли молодых? Приходят ли они?
– Приходят, у меня около 400 студентов. Второго театра «Дерево» не будет. Потому что уровень фантазии и метафизики, этого дадаизма, который есть во мне, в Тане, Лене, Леше – у них другое мышление. По ногам прыгают хорошо, тела хорошие, с попой все в порядке. Доходит дело до фантазии – тут-то я понимаю: «Здравствуй, интернет!» При слове «рыба» они видят удочку, а не Гагарина. У них отчетливые причинно-следственные связи, выстроенные железно. Им не вырваться с орбиты. Им никак не рассказать «Калевалу» на эсперанто. В их головах «Калевала» это леса, Финляндия. А мы можем прыгать вот так, потому что мы не были отравлены. Мы себя тренировали на то, чтобы ломать все цепочки. Они работают, выступают с нами. У них будет другой театр.
- Можно ли о каких-то прежних спектаклях театра «Дерево» – например, «Кетцаль» – говорить, что их больше никто никогда не увидит – только в записи?
– «Кетцаль» шесть месяцев назад был в «Эрарте». Мы выступаем со всеми спектаклями, кроме первого, Red Zone, который во многом висел на Диме Тюльпанове, который ушел от нас в другие миры. А так мы играем все спектакли, они с годами становятся новыми, странными, смешными, как вино меняет вкус. Сейчас делаю свою сольную работу, хочу разобраться с человеком по имени Гленн Гульд. Хочу исполнить Баха в танце один ан один с музыкой, которую исполнил Гленн Гульд. И станцевать его полностью. Даже не станцевать – хочу уронить чашку, и пока она будет лететь, пока будут лопаться стекла, прозвучит первая часть – минута двадцать. Пока я буду идти по этим мокрым стеклам, оставляя почему-то голубые следы. С ребятами мы будем играть крутой спектакль Divina comedia, мы его привезем в Петербург. Это будет реально бомба. Спектакль heavy metal, 4 тонны декораций висят вокруг нас. Мы кружимся на платформе. У людей и нас начинается морская болезнь, общее головокружение. Мощная музыка. История, как мы понимаем в наших деревянных головах, «Божественная комедия» Данте. Мы берем первую и последнюю фразы – «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу» и «Любовь, что движет солнце и светила». И нам этого хватило.
