Ленинградский почерк

3 сентября исполнилось бы 65 лет Сергею Довлатову. Его литературное наследие – слепок целой небольшой эпохи: он запечатлел Ленинград застойных лет, скверную литературную кухню «пис. организаций» и пестроцветье подполья, мертвые снега лагерного Севера, суматоху эмигрантской жизни в Штатах. На родине его творчество увидело свет в последнюю очередь...

Сегодня исполнилось бы 65 лет Сергею Довлатову.

Наверное, мало кто из петербуржцев оставил в литературе 20-го века такой значимый след. Во всяком случае, литературное наследие Довлатова уж точно не с чем сравнить.

Читателей Довлатова великое множество. Не-читателей, увы, все больше. Но это процесс закономерный: реальность, породившая его филигранную и обоюдоострую прозу, удаляется от нас вниз по течению времени. Довлатов запечатлел Ленинград застойных лет, скверную литературную кухню «пис. организаций» и пестроцветье подполья, мертвые снега лагерного Севера, суматоху эмигрантской жизни в Штатах.

Эти пейзажи не вечны. Нет того Ленинграда, нет ВОХРы – по крайней мере, в ее тогдашнем виде. Разнесены ветром перестройки суетливые и ненужные многотиражки, в душных коммунальных кухнях, приютивших не одно поколение отщепенцев и вольнодумцев, сделан евроремонт и вставлены стеклопакеты. А проза Довлатова жива и по-прежнему популярна, правда, уже в ином качестве.

Мне вспоминается такой рассказ одного знакомого: в КБ, где он работал в 70-х, кажется, годах, был один совершенно серый конструктор. Лишь раз он, во время регулярных «отвлеченных бесед» в курилке, удивил коллектив. Речь шла о Пушкине.

- А вы знаете, почему советская цензура глядит на него сквозь пальцы? Ведь и у него там разное, знаете ли, было... И почему его все хвалят, будто недостатков вообще не было?

Закаленные в разговорных боях инженеры забуксовали с версиями про «солнце русской поэзии»...

- А потому, что он – эталон. А эталон и сравнить не с чем! – ликовал серый конструктор.

Впрочем, фокус скоро был разоблачен: тезис принадлежал Довлатову, работавшему тогда в одной из заводских многотиражек и имевшему множество собутыльников из технической среды.

То, что не было опубликовано в СССР, было рассказано в бесчисленных пивных, редакционных курилках, зачитано на кухнях и подпольных выставках. Все его фразы, ювелирно построенные метафоры, искрометные диалоги с подтекстом – живы и по сей день. Это тоже часть наследия Довлатова, может быть, не менее важная, чем изданные на западе книги. По крайней мере, в отличие от книг, эти «заметки на обочине жизни» появлялись и расходились незримым тиражом - всегда вовремя.

С книгами все сложилось труднее. Блеск стиля и кровью написанная житейская и философская мудрость писателя "проехала свою остановку" с самого начала, его первые тексты были рождены лишними. Откровения ленинградского писателя предстали маломощными тиражами только за границей, перед русскоязычной публикой, затем – уже в переводе – пред всем остальным миром. Впрочем, как он сам отмечал, это были лишь «переводные картинки». Переводчик может передать смысл и сюжет, хотя положено ему – «иметь дело со временем». На родине массовый читатель узнал Довлатова значительно позже, уже в совсем другое время, в другой, по сути, стране.

Время Довлатова прошло безвозвратно, как пройдет и наше. И все же Довлатова читают. И на улицах бывшего Ленинграда, истоптанных прообразами его героев, многое из того, что было описано, еще узнается безошибочно.

Павел Викторов,
Фонтанка.ру