Трехсотлетию Петербурга, которое будет отмечаться через два года, уже сейчас посвящено множество материалов в СМИ. В этом, конечно, нет ничего необычного. Удивляет то, что большинство авторов обыгрывают давно известные хрестоматийные сюжеты и, видимо, даже не догадываются о том, что многие из них являются легендами и мифами.
Достаточно, например, заглянуть в давно опубликованную переписку Петра I, которую он вел со своими ближайшими помощниками. И тут же перед любопытным взором откроются целые пласты прежней реальной и многомерной жизни, разительно отличающейся от тех лубочных плоских картинок, что предлагаются ныне в качестве популяризаторских версий.
Наиболее яркой иллюстрацией данной проблемы является искажение того исторического фона, на котором произошло возникновение Петербурга. Даже достаточно хорошо образованные современные петербуржцы, не говоря уж о жителях других регионов, на вопрос о причинах основания Петербурга, обычно в первую очередь принимаются рассуждать о справедливой войне со Швецией, начатой Петром в 1700 году в целях возвращения прибалтийских территорий - "исконных земель отцов и дедов, коварно захваченных скандинавами в тяжелые для Москвы "смутные годы" начала XVII столетия".
Партизаны против Петра Первого
Однако знакомство с подлинными документами той эпохи заставляет усомниться в столь однозначной оценке "праведного возмездия" и упрощенном образе "жадного западного соседа-захватчика". Вот, например, цитата из донесения фельдмаршала Бориса Шереметева, посланного Петру I летом 1703 года, как раз в тот момент, когда его полки вышли на берега Невы и Финского залива: "...русские мужики к нам неприятны, многое число беглых из Новгорода, и с Валдая, и ото Пскова, и добрее они к шведам, нежели к нам..." Подобное свидетельство совершенно не вяжется с привычным образом освободительной войны.
Все дело в том, что Швеция никогда не знала крепостного права. И хотя жизнь в ту эпоху для большинства людей во всем мире не являлась медом, возвращаться из чужого, но все-таки относительного свободного европейского бытия, в пусть и родное, но азиатское рабство добровольно мало кто хотел. Поэтому на отвоеванных землях русскую армию и не встречали хлебом-солью.
По той же причине отечественная историография обходит молчанием и тему партизанской борьбы, которая велась в приневском крае около десяти лет. Правда, земля под ногами горела не у королевских, а у царских солдат. Вот что, например, докладывал по данному поводу в 1708 году Петру I генерал-адмирал Федор Апраксин, командовавший всеми сухопутными и морскими силами в районе Финского залива и Ладожского озера: "...пребезмерное нам чинят разорение, а неприятелю чинят, как могут, вспоможение провиантом и лошадьми. И ходят по лесам, близ дорог, побивают до смерти драгун и казаков, которые ко мне от конницы и от меня к ним с письмами посылаются. И зело опасаюся, дабы у нас оная чухна не пересекла вовсе коммуникации нашей отовсюду..."
"Чухной" повстанцы названы Апраксиным потому, что основу их отрядов составляли представители финно-угорских племен, являвшихся коренным населением этих территорий. Но и русских жителей на спорных землях, по данным шведских архивов, в конце XVII - начале XVIII веков тоже было достаточно много - более четверти от общего числа населения. И они тоже вносили вклад в оборону своего края.
Впрочем, сопротивление петровскими войсками подавлялось самым жестоким образом. Деревни полностью выжигались. Пойманные партизаны уничтожались. Однако окончательно с ними удалось справиться только после Полтавской битвы, когда шведы были вынуждены перейти к стратегической обороне и всю Прибалтику заполнили царские войска.
Ниеншанц строили по-умному
Кстати, раз уж речь зашла о коренном населении невской дельты и прилегающих к ней районов, то нельзя не заметить, что данная территория никоим образом не подходит под определение "исконно русская земля", поскольку финно-угорские племена поселились здесь гораздо раньше славян и до начала XVIII столетия ижорцы, карелы, финны, водь, чудь и вепсы составляли основу местного населения (для них по большому счету и шведы, и русские были обыкновенными колонизаторами). Только в период бескомпромиссных сражений Северной войны, когда численность аборигенов резко уменьшилась, сюда из Центральной России, согласно царским указам, были переселены десятки тысяч этнических русских. Это обстоятельство и послужило главной причиной коренного изменения демографической ситуации.
Слова Пушкина о «приюте убого чухонца» являются не более чем художественным вымыслом. Петр I пришел далеко не на пустое место. И можно утверждать, что, перенеся крепость ближе к морю, совершил ошибку, поставив новостройку под дамоклов меч постоянной угрозы регулярно повторяющихся наводнений.
Но что поделать, если московский монарх, несмотря на фанатичную тягу к рациональной и прагматичной Европе, все же оставался глубоко русским человеком? То есть таким, который зачастую полагался на традиционное "авось". В отличие от него, строившие столетием раньше Ниеншанц шведы подошли к делу более основательно. Устье Охты - как раз то место, куда морские волны не докатываются при любой погоде. Но русский царь не любил отказываться от пришедших в его голову планов. Он, как известно, претворял их в жизнь любой ценой.
Вячеслав КРАСИКОВ
Материал публикуется в сокращении. Полную версию читайте в понедельник, 21 мая, в газете «Ваш тайный советник»
